Не вернуться в дивизию, не служить больше в армии. Впервые задумался над этим Веденеев, оставшись один в палате, и ощутил холодок в груди:
«Двадцать лет в армии. С начала войны — на фронте. Теперь — демобилизация. Куда ехать? Ни дома, ни семьи. Что делать? Чем заняться? — Он лег на койку, вытянул ноги. — По легкому разумению — все просто: выбрал понравившийся город, пришел в горком партии, и должность найдется. Но ведь как в армии политическому работнику необходимы военные знания, так в городе или селе нужно знать хозяйство, иметь специальность. Правда, лектором — можно: подготовка и опыт есть. Вопрос в том… — Веденеев сбросил ноги с койки, сел и попытался сказать это вслух, но ничего не получилось, и он продолжал мысленный разговор с самим собой: — Вопрос в том, будет ли после paнения и операции отчетлив голос, если сейчас нельзя слова произнести? Будет ли рука владеть пером, карандашом? Остаться только пенсионером — это для меня не жизнь. В душе как приговор вынес Афонову: годен лишь в заместители. Сам-то чего стоишь?ꓺ Ну, ну, не раскисай!»
Не раз Колчин ловил себя на мысли, что пришел он в медсанбат не только для доклада своему начальнику. Лейтенанту хотелось повидать Гарзавину. Она была где-то здесь, но не попадалась на глаза или умышленно не показывалась. Колчин слышал ее имя в разговорах медиков, от них узнал о ее смелом поступке и решил, что она совсем возгордилась и лейтенант Колчин для Гарзавиной — никто.
Возле домов, занятых медсанбатом, стояли крытые машины — «санитарки». Во второй половине дня дивизия не вела боев, раненые не поступали. Но в медсанбате было полно людей. Легко раненные не уезжали в госпиталь, оставались в команде выздоравливающих. Они бродили на окраине поселка, грелись на солнце.
Колчин увидел табличку «Терапевтический взвод» и остановился, раздумывая, стоит ли беспокоить врачей? Жаловаться на кашель вроде бы неудобно, и несерьезно это. Однако слова генерала можно понимать как приказ.
Он открыл дверь. В передней комнате сидели рядышком женщина-врач и медицинская сестра, обе курили.
— Лейтенант Колчин из политотдела, — представился он и попросил: — Доктор, послушайте мои легкие.
— Колчин? — удивилась почему-то медсестра, сорвалась со стула и выбежала.
Женщина-врач потушила папиросу, выдохнула остатки дыма.
— Проходите в кабинет, раздевайтесь.
Видимо, делать ей было нечего. Она бесконечно долго выстукивала и выслушивала Колчина, выкурила еще две папиросы. В дверь кабинета поминутно заглядывали девушки в белых халатах. Их назойливость вызывала недоумение.
— Что это они?ꓺ — спросил Колчин.
— Интересуются… — коротко объяснила врач, попросила Колчина лечь на кушетку. Осмотр продолжался.
«Историю с фортом здесь, конечно, знают в подробностях», — подумал Колчин.
А за дверью громкий разговор:
— Где Гарзавина?
— Уехала в полк. Раненые при обстреле.
— Давно уехала?
— Должна бы уже вернуться.
Врач с серьезнейшим видом сказала:
— Бронхит. Я выпишу лекарства. Денька через два-три наведайтесь — посмотрим.
Колчин долго разыскивал аптеку, упрятанную в подвал, и всюду чувствовал на себе внимательные взгляды.
Вдруг рядом, у двери — дробь каблучков. Дверь — настежь. Лена!
Она сбросила шапку. Кудри ее упали на плечи, глаза вспыхнули от радости!
— Юрик!
И она кинулась к нему.
Юрий не видал ее лица, чувствовал лишь горячее дыхание и запах волос.
Они прошли мимо белых халатов, на улице Лена сказала:
— Я сменилась и теперь свободна. Будем гулять долго, долго.
— А мне Сердюк дал двое суток отдыха.
— Как я рада, что ты здесь!
— И я… Кажется, век прошел. А всего одна ночь.
— Ты боялся?
— Да, — признался Колчин. — А разозлился, и страх прошел. Потом у меня появилась уверенность, что это не конец. Не знаю, почему так подумалось, но я сказал себе: надо надеяться до последней минуты. Как важно человеку надеяться. Очень важно…
Он повторял о своей вере и надежде и выжидательно смотрел на Лену:
«Понимает ли она, на что я намекаю?»
Она, видимо, еще не догадывалась.
— А я не помню, боялась ли. Ненавидела ужасно.
— Ты просто не успела испугаться. А мы с Шабуниным всю ночь у них в руках. Было время подумать о многом,
— Меня вспоминал?
— Д-да… — Колчин отвел глаза.
— Как вспоминал?
— С обидой.