Выбрать главу

Когда все приготовления к штурму были закончены, я приказал старшине Иванову снять чехол со знамени, которое батальон должен был водрузить над берлинским рейхстагом.

Тридцатого апреля 1945 года выдался удивительно погожий день. Ярко светило солнце, было тепло и безветренно. А Красное знамя Родины с ленинским портретом у древка сделано этот день праздничным. Солдаты обнажили головы, встали на колени перед боевой святыней.

В эти минуты не нужны была ни музыка, ни взволнованные речи, чтобы подчеркнуть величие и торжественность момента. Говорили сами глаза воинов, гимн Родине пели их сердца.

Под такими знаменами мы испытывали горечь боевых неудач. Мы склоняли их над могилами павших. Края их целовали и смачивали слезами вызволенные нами из гитлеровской неволи советские граждане. Мы пронесли их по пылающим городам и селам России, Литвы, Польши. Они были свидетелями нашего победоносного шествия по Германии. Сейчас Красное знамя звало нас на решительный и, может быть, последний штурм.

— Младший сержант Еремин! Рядовой Савенко! — громко прозвучала команда. — К знамени!

Лучшим из лучших, храбрейшим из храбрых вручил батальон свое знамя.

В другом подразделении перед атакой из рук полковника Зинченко Красное знамя получили прославленные полковые разведчики — русский воин Егоров и грузин Кантария. Москва — Берлин — таков боевой путь смоленского колхозника Егорова; Моздок — Берлин — боевой путь Кантарии.

В батальоне Давыдова знамя было доверено, сержанту Кулиничу и рядовому Курмангалиеву.

До атаки оставалось сорок минут. Надо было выходить к исходному рубежу. И, как только первый солдат батальона скрылся в проломе, стены, за Шпрее ударила наша артиллерия.

Рейхстаг и всю площадь перед ним окутало дымом и пылью. Артиллерийская подготовка штурма была вполне достойна момента. Артиллеристы на минах и снарядах мелом делали надписи «Гостинец от москвичей», «Подарок Урала», «Посылка с. Поволжья». Много снарядов и мин всадила наша артиллерия в стены, окна, колонны и крышу немецкого парламента. И если часом раньше он был похож на паука, то после артподготовки рейхстаг имел вид весьма жалкий.

Я посмотрел на часы. Было без десяти девять. Батальон лежал за укрытиями на площади перед рейхстагом, готовый к решительному и грозному прыжку.

Вот правее нас грянуло «ура» — это пошел в атаку батальон Неустроева. Раздался боевой клич над батальоном Давыдова. Выскочили из своего укрытия паши знаменосцы Еремин и Савенко. Я указал командирам рот направление атаки и тоже устремился вперед.

Враг ожесточенно бил по атакующим из всех видов оружия. Свистели пули, с воем и треском летели и рвались мины. На сильные раскаты грома походили взрывы фаустпатронов. Рядом со мной упал на камни мостовой сержант Воскобойников. Схватился за простреленную грудь рядовой Симбирцев. На носилках в тыл унесли санитары лейтенанта Березиниева…

Вскоре батальону удалось достичь рва. Без команды, в едином и неудержимом порыве десятки, сотни солдат с ходу прыгали в мутную воду и, чтобы выбраться наверх, вставали друг другу на плечи, карабкались по камням и на той стороне с криками «ура» сквозь огонь и дым пробивались вперед к рейхстагу.

Кто-то крикнул:

— Наши танки!

Я обернулся и увидел серые грозные «Т-34», которые на большой скорости спешили на помощь нам со стороны Шпрее. В это же время загудело небо. Это шли знаменитые советские, штурмовики.

И вдруг я увидел, что Еремин, бежавший со знаменем впереди боевого порядка батальона, как-то неестественно подпрыгнул и упал. Больно сжалось сердце. Что с ним? Знамя подхватил Савенко, оно снова звало вперед. Расстояние, отделяющее батальон от рейхстага, уменьшалось с каждой секундой.

Не успел я сделать и десяти шагов, как ко мне подбежал запыхавшийся санитар и проговорил:

— Еремин ранен, но в санбат идти отказывается. Прошу удалить его с поля боя силой.

Когда я приблизился к сидящему на земле младшему сержанту, он заканчивал перевязку головы. Воин был бледен, по правой щеке из-под повязки тоненькой струйкой сочилась кровь, а выражение лица и особенно глаз говорило о его твердой решимости остаться в строю. Я на минутку присел около него, поправил ему повязку. Он улыбнулся и сказал:

— Это пустяки, жалко только, что не наше знамя будет над рейхстагом. А, впрочем, здесь все знамена наши, советские. Так ведь, товарищ командир? Я себе всю жизнь не прощу, если не побуду вместе с вами в рейхстаге…