На трибуне Мавзолея — руководители партии и правительства, маршалы Советского Союза, прославленные генералы.
Никогда не забудутся минуты, когда наши воины бросали к подножию гранитных трибун знамена и штандарты разбитых, плененных и уничтоженных частей и соединений гитлеровской армии. Среди них были знамена дивизии «Мертвая голова», гренадерского полка «Великая Германия», особого эсэсовского корпуса, авиационного соединения «Ристгофен», армии фельдмаршала Паулюса, германской имперской бронетанковой академии, дивизии альпийских стрелков, испанской «Голубой дивизии», знамена сотен других полков, дивизий, корпусов и армий. Корчились под ногами победителей прусские орлы, баварские бизоны, рыцарские кресты, уродливые и крикливые ордена и медали сгинувшего на веки фашистского рейха, извивалась раздавленная проклятая свастика.
Победители шли твердым шагом, и в каждом взмахе рук, в каждом движении плеч, в сверкающих очах было много силы, воли, много, много жизни…
Потом опять московские улицы, цветы, солнце, улыбки, бодрые песни.
Москва сердечно нас обласкала. Мы разъехались по своим частям проникнутые еще большей любовью к нашей социалистической отчизне, к нашему народу.
По пути в Берлин мы посетили госпиталь в одном из польских городов, где лежал наш Степан Семечкин.
— Товарищ командир! — воскликнул он, увидев меня.
Я ему рассказал о последних боях в Берлине, о его друзьях и товарищах, вручил ему многочисленные подарки. На прощание спросил:
— К нам вернешься или поедешь домой?
Семечкин задумался.
В это время в палату вошла женщина в белом халате, показавшаяся мне очень знакомой. Семечкин посмотрел на нее и улыбнулся.
— Не узнаете? — спросил он меня. — Даша, моя жена и друг. Маршал Жуков разрешил ей ухаживать за мной.
Ну, конечно, она мне знакома! Семечкин не один раз показывал нам фотографию своей Даши.
Даша почему-то смутилась, а когда оправилась, сказала:
— Вы уж не обижайтесь на Степу, если он не заедет в свою часть. Нам маршал товарищ Жуков приказал из госпиталя ехать прямо домой… У нас ведь с ним четверо детей. Ждут-то как папу! А работы сколько дома!
Не верилось, что надо прощаться со Степаном Семечкиным навсегда. Ведь мы были больше чем родные!
— Ну что же, Степа, выздоравливай и не забывай наш полк! — сказал я ему.
Он обнял меня, поцеловал, а Даша тихонько всплакнула.
До свидания, богатырь, живи долго, на совесть трудись, расти для Родины своих ребят… Знаю, на таких людей, как ты, можно положиться!..
Герои штурма рейхстага — мирные советские люди
Как-то летом, было это в прошлом году, в моей квартире раздался звонок телефона. Ничего необычного, сверхъестественного в этом не было. Мы привыкли к телефону, как к радиоприемнику, телевизору, книжному шкафу. Трубку взял мой сын Володя.
— Да, квартира Самсоновых, — говорил сын. — Я тоже Самсонов. Какого вам Самсонова надо, старшего или младшего? А, старшего, тогда это папу, а я младший… Папа, это тебя!
Я в это время умывался. Положил полотенце, взял трубку.
— Слушаю… Мелитон? Кантария? Здорово, дружище! Звонил ли Егоров? Какой Егоров, наш? Тоже должен был приехать? Нет, пока не звонил. Приезжай, жду…
Не более как через полчаса Кантария приехал к нам. Все такой же веселый, черный от южного солнца, а в смоляных волосах его попрежнему ни одной седой пряди.
— Какими судьбами? Как жизнь? Где работаешь?
Десятки вопросов, торопливые ответы, неизбежные «да», «гм», возгласы удивления.
В глазах у Мелитона я с первых же минут заметил какие-то лукавые огоньки.
— Что ты придумал, Мелитон? — спрашиваю.
Улыбается, а лукавые огоньки все горят и горят.
Сын прилип к Кантарии и не отходит от него. Как же, еще один герой штурма рейхстага да такой, кто собственной рукой ставил на его куполе Знамя Победы!
Телефон затрезвонил еще. На этот раз трубку взял я.
— Да, подполковник Самсонов у телефона. Кто, Неустроев? Здравствуй, здравствуй… А у меня Кантария. Егорова еще нет…
— Егоров здесь! — пробасил голос в коридоре.
— Егоров здесь! — сказал я Неустроеву.
Оказалось, что Кантария, Егоров и Неустроев, списавшись, сговорились в один и тот же день приехать в Москву и в промежуток от семи до девяти часов утра собраться у меня.
Я позвонил в свое учреждение и попросил у старшего начальника разрешение провести этот день дома.
Пока домашние собирали стол, у нас без умолку шел разговор.
Кантария после демобилизации из армии работал звеньевым в своем родном колхозе, а теперь стал горняком в Ткварчели. Неустроев сразу же вернулся к своей мирной профессии металлурга. Недавно он назначен мастером одного металлургического завода на Урале. Егоров был председателем колхоза на своей родине, в Смоленской области, потом окончил партийную школу и теперь работает на одном из предприятий.