— А нельзя этого Рыкова как-то по-тихому убрать, — предложил Кабан, — в подъезде дома, например, или из автомата расстрелять в машине?
— Зорин разозлился — желваки на его, скулах заходили ходуном.
— В подъезде ты к нему не подберешься, — прошипел он, — тут твой друг Белов такую охрану наладил, что будь здоров!
— Он мне не друг, вставил Кабан, но Виктор Петрович не. обратил на это внимания.
— И устранить Рыкова нам нужно показательно, принародно, чтобы можно было списать это убийство на Белова, — пояснил детали Зорин, — мол, криминальный авторитет втерся в доверие к Рыкову и, борясь за прибыль, устранил его.
— А поверят? — с сомнением спросил Кабан.
— Пока суть да дело, наш человек сядет в кресло генерального и мы пустим такой слух, — объяснил Зорин. — Газета местная «Красносибирский вестник» будет в наших руках, а народ печатному слову верит. Вот тогда Белову несдобровать. Все приходится тебе разжевывать, прямо как младенцу. И смотри, чтобы в этот раз без промахов, а то слить придется тебя, а не Белова. Я-то выкручусь, ежели что, а вот твоя голова точно с плеч слетит.
— Да я… да чтобы я… — захрюкал Кабан, но Зорин остановил его.
— Все, тебе пора уходить, — сказал Виктор Петрович, — сейчас сюда Рыков должен подъехать. А ты в городе не мелькай особо. Больно уж морда у тебя приметная, И смотри мне!
Кабан все понял. Сколько раз в жизни он уже ходил по лезвию ножа — не перечесть. Был и бедным, и богатым, и гонимым, и сам догонял не раз. Казалось иногда — ну, все, кранты, гнить на дне пруда с камнем на шее или простреленной головой, ан нет — проносило, да не только проносило, а выносило на самый верх, откуда потом в очередной раз Кабан снова падал вниз. Вот такой у него был жизненный виндсерфинг.
Выйдя из элитной бани, расположенной на окраине города, через черный ход, Кабан подумал — вот уж хрен вам. Идти сейчас в
гостиницу, сидеть взаперти в своем номере и всю ночь напролет смотреть телек? Нет уж! У Кабана была традиция — если приехал в какой город, то ему в нем обязательно нужно какую-нибудь девку трахнуть, а иначе поездка не считалась совершенной и законченной.
Кабан вышел на пустынную трассу городской окраины и стал ловить такси. Но никто не останавливался, видя его внушительную фигуру и бандитскую физиономию.
Тогда Кабан решил бросить затею с такси и пошел пешком в ту сторону, где виднелись строения. Шел он долго, матерясь и пытаясь остановить хотя бы грузовик. Но никто не хотел рисковать и везти такого громилу ночью. Да и рисковать-то особенно было некому — вскоре машин и вовсе не стало.
Изрядно избив ноги, Кабан доплелся до города, и первое, что он увидел, была сверкающая огнями вывеска диско-бара «Лагуна». Как раз то, что ему нужно. Диско-бар провинциального города, в котором можно было нажраться, подснять какую-нибудь клевую телку и с ней оторваться от души на серых гостиничных простынях. Воодушевленный мыслями о грядущих удовольствиях, Кабан толкнул двери диско-бара и вошел внутрь.
IV
Матвея Рыкова всю ночь мучили кошмары. Сначала ему снилось, что он уже генеральный директор алюминиевого комбината и все, кто раньше с пренебрежением относились к нему, теперь кланяются и заискивают перед ним. А он их по мордасам, по мордасам кулаком бьет и гонит взашей. От чувства неограниченной власти душа спящего Матвея переполнялась торжеством и сладкой истомой счастья, но тут в его снах появлялся старший Рыков. Голова его была разбита, лицо обезображено, и крупные капли густой, как шоколадный сироп, крови медленно капали на таджикский ковер, расстеленный под ногами.
— Как же так, Тима? — вопрошал старший брат замогильным голосом. — За что же ты меня убил, братишка?
— Это не я, — испуганно лепетал. Матвей, — это не я…
Он просыпался в холодном поту и вскакивал на кровати. Рядом ворчала недовольная жена, которую Рыков-младший, ворочаясь и брыкаясь в своих ночных кошмарах, едва не спихивал на пол. Матвей снова ложился и долго не мог заснуть. Он ненавидел брата за то, что тот был более удачливым и сильным, и за то, что, как казалось Матвею с самого детства бил его и унижал.
Еще в детстве родители заставляли Матвея донашивать за братом вещи, оттого ему всегда казалось, что родительская любовь распределена неравномерно и большая ее доля достается старшему брату, а не ему Наверное, от этого, а может быть, по какой-то другой причине в его характере выработались и доминировали над всем прочим завистливость и непомерная жадность. Сочетаясь с природной тупостью и врожденной хитростью, завистливость и жадность делали из Матвея существо беспринципное, злобное, но трусливое.