— Без помощников нам не обойтись, Игорь Петрович. Человек десять — пятнадцать придется посвятить в это дело. Ножовки мы получим из города, с фабрики. Я уже заказал. Их положат в банки с супом, который ребята приносят для себя на воскресенье. Веревки тоже достанем.
— Люди надежные, не сболтнут?
— Не беспокойтесь. Я ручаюсь.
Обсудив еще некоторые детали, Микешин и Костя разошлись. Ночью Игорь рассказал обо всем Чумакову. Константин Илларионович одобрил план и обещал помочь всем, чем сможет.
Ножовки принесли в первое же воскресенье. Сразу же начали пилить решетку. Пилу смазывали машинным маслом, тоже принесенным с фабрики.
Внутреннюю охрану из коридоров комендант снял после того, как моряков послали на работы. Он считал ее теперь излишней. Теперь моряки расставили по коридорам посты, чтобы вовремя предупредить очередного пильщика о приближении унтера.
Однажды все чуть не погибло из-за небрежности одного поста.
Александров, стоявший в начале коридора, засмотрелся в окно и прозевал сигнал, поданный снизу. Когда он увидел Вюртцеля, то предупредить Костю, работавшего в уборной, было уже невозможно. Вюртцель делал обход помещений. К счастью, когда он дернул закрытую дверь, Костя отдыхал и не пилил.
Вюртцель спросил:
— Кто там?
Костя не растерялся, молниеносно спустил штаны и откинул дверной крючок. В таком виде он предстал перед унтером. Вюртцель брезгливо захлопнул дверь.
После этого случая стали осторожнее.
Игорь часами наблюдал за жизнью гарнизона: нельзя было упустить ни одной мелочи. Он знал, за сколько времени солдат доходит от главного входа до угла замка, сколько минут надо, чтобы пройти стену, какие солдаты внимательны, а какие любят подремать, в какой день, в какое время выходит та или другая смена, какая высота от окна до земли…
Микешин вырезал из газеты карту, по которой можно было бы ориентироваться в пути. Он наизусть запомнил направления и названия деревень, которые должны им встретиться.
Они хотели пробраться лесами до Регенсбурга, а оттуда в Чехословакию.
Работа с решеткой подвигалась быстро. После каждого «сеанса» ее «художественно реставрировали»; получалось полное впечатление целости. Даже опытный глаз не сразу мог бы определить, что на решетке глубокие пропилы.
Экипировка тоже шла успешно. У товарищей нашлись костюмы, шляпы, ботинки, — в общем, все необходимое для того, чтобы беглецы не отличались от немцев.
Продали в городе ручные часы. Вырученные деньги отдали Микешину. Достали хлеба, насушили сухарей. Всем этим занимался Чумаков.
В середине июня установилась теплая и сухая погода. Решили бежать, когда у главного входа будет дежурить Хорек, маленький, ленивый и жадный солдат. Он уже несколько раз по дешевке тайком покупал вещи у моряков.
В тот момент, когда беглецы начнут спускаться из окна, Чумаков должен сойти к главному входу, постучать и через закрытую дверь завязать с Хорьком разговор — предложить ему какую-нибудь сделку. На некоторое время это отвлечет внимание солдата и задержит его у дверей.
Все было готово. Назначили день побега. Накануне Игорь написал в своей коричневой книжечке письмо Жене:
«Теперь, когда остаются часы до моего ухода из лагеря, я должен сказать тебе несколько слов. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что делаю. Может быть, это неразумно и никому не нужно. Но больше так жить я не могу. У меня все время какое-то гнетущее чувство. Все время кажется, что я чего-то не сделал, что я должник перед Родиной. Именно теперь, когда мы не так думаем о хлебе, и появились какие-то силы. Я все ненавижу здесь: Шульца, побои, седлообразные фуражки, оскорбления, истошные крики. Это не жизнь, а прозябание. Может быть, мне с товарищами удастся добраться до чешских или югославских партизан. А если мы благополучно дойдем до нашей линии фронта и окажемся у своих, это будет такое счастье…
Последнее время я все думал — и днем, и ночью, и во время проклятого подъема на гору, — думал о своей жизни. И вот эта мысль — «ты ничего не сделал» — не дает мне покоя. Я любил жизнь такой, какая она есть. Я не задумывался о будущем, не задавал себе вопроса: в чем же смысл жизни, для чего живет человек? Есть море, есть любимое судно, есть ты и Юрка — и достаточно. Я был счастлив. И только здесь я понял, что этого мало, что все может разрушиться сразу, как разрушилось сейчас. Значит, надо бороться против сил, разрушающих человеческое счастье. Готов ли я к этой борьбе? Мне кажется, что готов. Может быть, и мне удастся что-нибудь вложить в эту борьбу. Ты поняла меня, любимая? Теперь ты знаешь, что толкнуло меня на побег… Остается сказать тебе: до свидания. Я верю, что все будет хорошо».