Линькова догнал Вюртцель и спросил:
— Ну как, Урий?
— Плохо, — мрачно ответил моряк. — Устали. Надо отдыхать.
— Скоро. Вон за тем поворотом.
Вюртцель почему-то был весел и улыбался.
— А чего вы радуетесь? — сердито спросил Линьков. — Война вами проиграна. Капут. Будете у американцев за проволокой сидеть в плену.
Вюртцель засмеялся.
— Хорошо, что не у русских, а там мы долго не просидим. Отпустят домой.
— Да, ждите, — проворчал Линьков.
За поворотом на пригорке сделали привал. Поели хлеба, попили воды из ручья. Отсюда открывался вид на долину. Внизу расположился маленький город. Серебряной ленточкой извивалась река, перерезанная в нескольких местах мостами.
Было видно, как по дорогам, ведущим к мостам, катятся машины, танки, бегут люди. Это отступали немцы.
Через час моряков подняли. Колонна двинулась. Ее повели по асфальтированной дороге, проходившей справа от города. Здесь особенно чувствовались растерянность и беспорядок: то и дело попадались бегущие солдаты в расстегнутых кителях, без головных уборов, на пути валялись поломанные винтовки и автоматы…
У обочины дороги сидел солдат в рубашке и в сбитой на затылок пилотке. Он был совершенно пьян и безуспешно пытался перебинтовать завязанным бинтом руку. Рядом с ним валялась бутылка из-под «шнапса» и кусок хлеба. К солдату подошел Вюртцель:
— Отвоевался? Где американцы, вонючка?
Солдат бессмысленно посмотрел на унтера и неопределенно махнул здоровой рукой:
— Там… Аллес капут! Все пошло к чертям. Наши бегут, как крысы. Хайль Гитлер! — и захохотал.
Микешин давно хотел завязать разговор с небритым солдатом, но тот не проявлял к этому никакого стремления. Все-таки Игорь спросил его:
— Долго нам еще идти?
— Долго, — буркнул солдат. — Вот до Дуная дойдем, а там… — солдат прищурился и постучал по автомату. Жест был понятен.
Игорь вздрогнул. Что это — злая шутка?
— Это зачем же? — как можно спокойнее спросил он.
— Приказ фюрера. Не загромождать дороги пленными. Они мешают отступлению.
— Ерунда, — сказал Микешин, но тревога осталась.
— Вот когда поплывешь по Дунаю кверху животом, будет тебе ерунда…
Микешин подождал Линькова:
— Слушай, Юра, спроси Вюртцеля, куда нас ведут. Может быть, действительно…
Линьков понял:
— Откуда ты взял?
— Солдат сказал. Якобы приказ Гитлера. Мешаем отступлению.
— Спрошу, если подойдет. Он хоть и сволочь, но, кажется, сейчас ему уже все равно. Думает только о своей шкуре.
— Значит, до Дуная мы в относительной безопасности. Надо сообщить Павлу Дмитриевичу. Он впереди.
Когда унтер проходил мимо (он шел то в голове, то позади колонны), Линьков окликнул его:
— Гер Вюртцель, вы что нас — расстреливать на Дунай ведете? Дороги загромождаем?
Вюртцель поддернул автомат на плече и деланно усмехнулся:
— Ну вот еще. Глупости.
Больше он ничего не добавил и ушел. Было похоже, что солдат сказал правду.
Сделали еще один поворот и оказались на окраине деревни. Потянулись аккуратные заборчики, сараи, дома. На улице стояли лагерная машина и подводы с хлебом. Вюртцель куда-то убежал. Долго ждали его возвращения; вернулся он с толстым краснолицым стариком. По-видимому, это был бургомистр. Он что-то возбужденно говорил унтеру, испуганно глядя на интернированных, и разводил руками. Скоро эти переговоры окончились, и моряков завели в огромный сарай, наполовину забитый сеном и соломой. Начинало смеркаться.
— Можете отдыхать. Курить запрещается, — сказал Вюртцель.
Солдаты захлопнули двери, задвинули засовы. Усталые моряки с наслаждением бросились на солому. В сарае было темно и сухо, приятно пахло сеном. Хотелось спать, но спать было нельзя. В дальнем углу собрался штаб.
— Что же дальше, товарищи? — шепотом спросил Горностаев. — До Дуная осталось восемь километров. Я узнал это у одного конвоира.
— Вы слышали о приказе Гитлера уничтожать пленных?
— Слышал. Об этом между собой говорили солдаты: уничтожать и объяснять налетами американской авиации.
— Если поведут на Дунай, значит, решили расстреливать. На этот случай у нас есть план действий. Будем защищаться.
— А не хотят ли они нас сжечь здесь? — вдруг высказался Линьков. — Такое огромное количество соломы…