Они заняли три соседних домика, расположенных среди высоких сосен.
Ночью многим не спалось. Хотелось домой, на родину, а тут задержка. Ну ничего, пройдет еще несколько дней, и они будут в советской зоне.
Подходила третья неделя пребывания моряков в «Вайлдфоресте». Каждый день в лагерь въезжали десятки «студебеккеров», которыми управляли белозубые негры. Машины разворачивались у здания на площади. Американский офицер выходил из офиса, вскакивал на подножку головной машины, и грузовики медленно двигались по его указанию.
Вывозили из лагеря по национальностям. Сначала французов, потом голландцев, болгар, поляков и последними русских. На всех машинах крупными белыми буквами было написано: «Displaced people»[42].
В надписи было что-то унизительное, но никто не хотел замечать этого: ведь машины повезут на родину. Люди готовы были ехать на чем угодно, идти пешком, ползти, только бы скорее попасть домой.
Когда уезжали советские граждане, моряки провожали их и, с завистью глядя им вслед, кричали:
— Передайте привет Советскому Союзу! Скоро и мы за вами. Обещали на днях отправить!
Но «скоро» не приходило. Уже несколько раз капитаны являлись к Бриксхэму и просили ускорить их отправку домой..
С лейтенантом у них установились дружеские отношения. Он симпатизировал русским, и почему-то особенно морякам. Когда приходили капитаны, Ральф весело встречал их, вытаскивал сигареты, усаживал в своем кабинетике и, добродушно улыбаясь, говорил:
— Ничего нового, ребята. Я понимаю ваше нетерпение. Но вы видите, сколько народу надо вывезти? У нас не хватает машин. Я уже несколько раз обращался к полковнику Стабборну, просил отправить вас поскорее. Он говорит, что все в свое время. Очень сожалею…
— Мистер Бриксхэм, вы объясните полковнику, что нам нужно ехать скорее, чем кому-либо другому. Торговый флот ждет нас. Нам нужно работать. Именно сейчас в Советском Союзе очень нуждаются в моряках…
Лейтенант безнадежно махнул рукой:
— Все это я уже говорил. Он ничего не хочет слушать. Твердит одно: «Дойдет очередь — поедут». Не тревожьтесь, прошу вас. Все будет в порядке.
Дни шли, но к домам, где жили моряки, «студебеккеры» не подъезжали. Люди волновались. Вечером в комнате у Микешина собиралась почти вся команда «Тифлиса». Ему задавали один и тот же вопрос:
— Игорь Петрович, когда же поедем? Сколько можно ждать? Ведь уже почти все разъехались. Надо требовать, к полковнику надо идти!
Микешин, как мог, успокаивал команду, но у самого на душе становилось тревожно.
Как-то к нему подошел Александров и смущенно спросил:
— Игорь Петрович, можно с вами поговорить?
Игорь удивленно взглянул на Александрова и, увидев его серьезное лицо, сказал:
— Давай пройдем вон в ту аллейку. Там посидим, покурим и поговорим.
Механик, стоявший рядом, деликатно отошел.
— Вот что, Игорь Петрович, — так же смущенно сказал Александров, когда они уселись на скамейке. — Даже не знаю, с чего начать. Был я сегодня в одном доме, где живут наши советские ребята и девушки… Им сказали, что завтра-послезавтра за ними придут машины. Так кое-кто не хочет ехать домой…
— Почему? — удивился Микешин.
— В том-то и дело. Кто-то пустил слух, что на родине всех посадят в тюрьму.
— В тюрьму? За что же?
— За то, что были у немцев. Как вы думаете, может такое быть?
— Да ты с ума сошел, Александров, — возмущенно сказал Игорь, со злостью бросая сигарету в кусты. — Большинство людей не виновато в том, что очутилось здесь. Не беспокойся, у нас сумеют разобраться во всем этом. А такие слухи распускает какой-нибудь негодяй-провокатор. Так что и не думай об этом.
— Я и не думал, Игорь Петрович.
— Ну и правильно делал. Надо верить в хорошее. Верить в нашу справедливость. Понял?
— Понял, Игорь Петрович, — облегченно улыбнулся Александров.
Матрос ушел. Микешин закурил и задумался. Сейчас больше чем когда-либо ему не хватало Чумакова с его спокойным убеждающим словом и умением логически неопровержимо доказать свою правоту. Игорю казалось, что Александрову нужно было сказать что-то большее, чем сказал он, Игорь. Никогда еще среди моряков не возникало таких опасений. Теперь кто-то пытается поселить страх и сомнение в людях, которые четыре года мужественно и бережно носили в сердцах веру в Родину, в светлое будущее.