Песочный пляж понемногу переходил в галечный; а вот и отвесные утёсы, которые Танис хорошо помнила – часто, во время оно, летала над ними. В нише между двумя скалами горел костёр; низкорослый урод-мутант, чем-то напоминавший большого облезлого кота, прыгал с одной лапы на другую, чтоб согреться.
– Коро-оль, – позвал другой бомж, чьи уши отвисли до земли, как у собаки. («А, значит, его и вправду зовут Король! Интересно получается!»)
– Ну, чего тебе, Худой?
– У нашей принцессы успех на Ютубе, – вступил в разговор третий житель побережья, с громадным багровым зобом и таким же багровым пятном на голове. – Сняла пару клипов, где засветилась с твоим… э… ребёнышем. Под бодрое «пам-парам-пам-пам».
– Я про неё не хочу даже слышать, – сказал Король. – А про ребёнка – тем паче, – но по его лицу было видно, что он доволен.
– Какой… э… спектакль сегодня замутим, ваше величество?
– Для красавицы ле-э-эди, – Король, издевательски растягивая слова, ткнул грязным суковатым пальцем в сторону офонаревшей Танис, – предлагаю поставить «Отелло»!
– «О! Тело!» – рассмеялся и поправил его урод.
Они начали суетиться, деля между собой роли («Ты будешь Маврой, а я Дезде… Ну этой, которую придушили!») Потом – запестрели костюмы, замелькали маски, доставаемые из пыльных старых чемоданов. Зобастый, сам тоже довольно-таки мощный плотью, в облачении ренессансной мадонны орал на весь закуток между скалами: «Кто зде-есь? О! Тело! ТЫ!!» – и кидался в объятия Королю, чья рожа была, за неимением морилки, смазана прибрежной грязью.
Худой и Большой, не обращая никакого внимания на актёров, трындели о своём («А гетры-то, гетры-то у принцессы в клипе – видал?! Знаешь, где достала? В цыганском таборе, с год назад, выменяла»).
Нис, как положено, прикидывалась, что находит во всём этом удовольствие. Улыбалась, даже смеялась, следя за комикованием Зобастого. Била в ладоши…
Но внутри – вся тряслась. То ли от бесслёзных рыданий, то ли просто – начинался очередной спазм. С тошнотой, с тяжёлой головой, с давлением в венах… «Откуда эти спазмы, чёрт их побери?» Ну да, шатаясь в хлипкой одежонке по окрестностям зимнего моря, нетрудно всякую вирусню подхватить… Может, даже не одну.
«Ёлки-палки, когда всё это кончится? Когда я смогу уйти?!»
Наша героиня не стала обращаться к мысли, вправду ли сможет . Реально; своими ногами. Главное – чтоб её отпустили. Чтоб, так сказать, разрешение было дано… «А там, дальше – неважно! Ежели грохнусь без чувств, значит, быть по сему. Полежу тушкой под утёсами пару дней; большое дело…»
Тем временем Король уже облапил своего дружка за шею. Со знанием дела (или даже – со вкусом ) давил его сонную артерию, приговаривая: «Так, так». Багровомордый стенал, выкрикивал что-то нечленораздельное и, в минуты, когда напарник всё же отпускал его, орал надтреснутым козлетоном: «Вы по-ойте мне иву, зелё-ёную иву!» Танис снова улыбнулась и фыркнула, прекрасно понимая, что в её теперешнем состоянии… ну и т. д. Король, очевидно, тоже всё это знал, но притворялся, забавлял девушку (просто – по инерции).
Потом Дедздемона резко – бедром – оттеснила протагониста за кулисы. Сняла парик; сама приняла облик Отелло. Пафосно произнесла: «Я с поцелуем отнял жизнь твою и сам умру, пав, поражённый, к твоему одру!» И – навсегда уже, кажется, стала Зобастым.
Нис вспомнила драмкружок в столице архипелага. Как-то мама Ассоль притащила её туда. Они видели матросиков, танцующих чечётку вопреки всем замыслам Шекспира. Видели доктора Фройнда, колющего Отелле транвилизатор. Нис подивилась, насколько у Зобастого, чёрт-те дери, лучше получается. Сегодня она даже готова на ночь с ним остаться, не за что-то, за просто так…
Но тут появился выгнаннный (уже, вроде) Король.
– Пойдём-пойдём, лапонька, – буркнул вождь бродяг. – Разговор интересный есть.
Тощий и Зобастый прыснули от смеха. Чуть не взвизгнули, восторгаясь, как их обдало крепкой, нажористой волной девичьего страха. Впрочем, Танис давно уже не обращала внимания, если кто-то питался её испугом. Она спокойно отдалась в руки бандита, ибо сопротивляться могла плохо – голод, холод и недуг (а также сонливость) сделали своё. Король потащил апатичную, почти дохлую, но такую желанную девчонку за уступы скал…
В городе было пестро от вывесок, холодно, ибо шёл дождь, и (как нелепо это ни звучало) душно. Не от жары – от человеческого пота. Лесса прокладывала головоломные виражи с одних неоновых авеню к другим; аэростат отталкивался от балконов и террас, будто от трамплинов, и взмывал к тёмным, набухшим страшной тучею небесам; горб тучи высился у Лессы над макушкой, и грозил холодом. Девица чуть не орала в голос от восторга. Её радовал этот полёт – долгий, мятежный и дерзкий, одинокий (не считая любимого джета!) И её радовало, что мало кто на земле видит «Шута». Ну так – пятно тёмное, разве что… А значит, ей пока дана свобода, и на глупых, грязных простолюдинов она способна плевать с вышины!..