Необычность предстоящего полета действовала на всех: на тех, кто внешне спокойно, но с какой-то особой сосредоточенностью усаживался в свои давно знакомые самолетные сиденья, и на тех, кто, оставаясь на земле, не скрывал своих чувств, суетился, помогал, иногда, в который раз, давая последние советы и наставления.
С того момента, как все четыре мотора рванули вперед махину самолета, волнения остались за линией старта.
...Шел третий час полета, в течение которого находились в сплошной пелене густого дыма. Из-за сильной жары горел лес. Теперь дым заполнил кабину, и дышать стало трудно. С этим еще можно было мириться. Хуже, что все время казалось, будто на самолете тоже что-то горит. Проскуров, посоветовавшись с Прокофьевым, стал набирать высоту, чтобы избавиться от навязчивых мыслей о пожаре.
После посадки в Омске начальник аэропорта пригласил в столовую, но экипаж отказался. Проскуров планировал на подготовку самолета не более двух часов. Поэтому тут же, в ходе заправки самолета бензином, подкрепились сами бутербродами и чаем.
От Омска облака повисли над самой землей. Попытку пробиться к чистому небу пришлось оставить на высоте около четырех тысяч метров, поскольку разрежение воздуха начинало скверно действовать на пассажиров. Проскуров запросил безопасную высоту и стал снижаться. Чем ниже, тем темнее становилось в кабине.
Вне видимости земли время тянется медленно. Все чаще летчик стал запрашивать у Гавриила, скоро ли Красноярск. Настойчивость запросов зародила у Прокофьева мысль, что командир сомневается, не заблудились ли они. Он проверил расчеты. Вроде все в норме, если ветер не внес существенные поправки. Связались с Красноярском. Когда пришел ответ, на душе стало спокойнее, несмотря на то, что погоду передали хуже не придумаешь...
Сразу за Красноярском самолет вошел в дождевую пелену, незаметно перешедшую в облачность, которая часто подсвечивалась близкой молнией. Самолет шарахался из стороны в сторону как грузовик на ухабистой дороге. Перед Байкалом началось что-то невообразимое. Машину трясло и бросало как игрушку. Опасно задвигались грузы. Механики ремонтной бригады бросились крепить их швартовку. Оба летчика едва справлялись с машиной. Угрожающе громко скрипели шпангоуты и стрингеры каркаса. Шло испытание на прочность и людей, и техники.
Прямо над восточным побережьем Байкала, словно по волшебству, прекратилась эта жуткая пляска самолета. Брошенный последний раз вниз, он замер на одной высоте и, казалось, не двигался не только вверх или вниз, но и вперед. Кромешная тьма поглотила пространство и время.
— Гавриил, мы не заблудились в этой кутерьме? — несмотря на бодрый тон, в голосе Проскурова звучала тревога.
— Нет, командир, пока нормально. Как там наши пассажиры? Не набили ли синяков и шишек?
Оба засмеялись. Начался разговор. Хотелось разрядиться после напряженной молчаливой борьбы со стихией, из которой они вышли победителями.
По расчетам, должен был быть близко аэродром посадки, предпоследний аэродром на большом трудном пути. Прокофьев по радио запросил ночной старт и предложил поднять прожекторы вертикально, чтобы в темноте не проскочить аэродром. Второй штурман Луньков лег на пол фюзеляжа перед иллюминатором, чтобы вовремя заметить железную дорогу, по которой уже не трудно выйти на посадку...
Среди встречавших экипаж нашлись такие, которые сомневались, что самолет не так давно вылетел из Москвы. Почти за сутки была пройдена большая часть пути. Шли с большим опережением графика, как на рекорд, который давался предельным напряжением сил. Проскуров решил дать экипажу выспаться.
На следующий день, придерживаясь Амура, вышли на Хабаровск. Все расстояние было покрыто за двадцать восемь летных часов. Этого еще никому не удавалось ранее.
Приятной неожиданностью для экипажа было появление возле самолета командарма маршала Василия Константиновича Блюхера. Он тискал в своих крепких объятиях обросших, измученных, но счастливых летчиков, приговаривая: «Орлы! Ну настоящие орлы!»
Почти без задержки запасные части были отправлены на остров Удд. А вскоре экипажу вручили телеграмму от Алксниса, в которой он поздравлял авиаторов с успешным выполнением правительственного задания.
Через день пришло приказание передать самолет местной авиабригаде. Не хотелось расставаться с машиной не только потому, что на ней выдержали экзамен на прочность, но еще и потому, что не радовала перспектива одиннадцатисуточного утомительного железнодорожного путешествия домой...