— Я еще подумаю, с кем мне лучше летать, с тобой или с этим «самым неопытным», — ответил Прокофьев.
Проскуров хлопнул друга по спине, и оба засмеялись.
Это был полет, связавший дружбой трех отважных людей. Не раз они летали вместе, не раз попадали в такие передряги, из которых можно было выбраться, только рискуя собой ради других.
Наступила весна 1937 года. Командование мятежников, посрамленное провалом осеннего плана захвата Мадрида, предприняло новую попытку взять столицу, теперь уже с севера, со стороны провинции Гвадалахара. Зная слабость этого участка фронта, Франко разработал план молниеносного наступления силами итальянского экспедиционного корпуса, ядро которого составляли отборные кадровые дивизии «Литторио», «Божья воля», «Черное пламя» и «Черные стрелы». Около 1500 автомобилей, 150 мотоциклов и 120 самолетов вселяли командиру корпуса генералу Манчини уверенность в том, что он сдержит слово, данное дуче: в течение трех суток завершить наступление на центральной площади Мадрида — Пуэрта-дель Соль.
Незадолго до наступления вся операция в деталях стала известна республиканскому командованию от пленного итальянского полковника. Это позволило вовремя сосредоточить 45 истребителей, 15 штурмовиков и 11 бомбардировщиков на аэродромах, расположенных вблизи Гвадалахары. Большего числа самолетов республиканское командование выделить сюда не могло, хотя это число равнялось лишь половине самолетного парка мятежников.
8 марта воздушная разведка сообщила, что по Французскому шоссе в сторону Гвадалахары движется многокилометровая колонна автомашин с пехотой и танков.
Низкая облачность, холодный дождь со снегом, приковали авиацию республиканцев и мятежников к земле. На аэродромах не только самолеты, сапоги невозможно было вытащить из грязи. Проскуров мрачнел, чувствуя свою беспомощность. Авиацию ждали на фронте, а личный состав эскадрильи рубил ветки и подкидывал их под колеса самолетов.
Наконец, оставив Прокофьева старшим в эскадрилье, Проскуров уехал в штаб ВВС добиваться перебазирования на сухие приморские аэродромы. Вечером он позвонил и просил предпринять что-нибудь, чтобы перелететь на аэродром в Алкалу.
Вдвоем с Остряковым Прокофьев обошел весь аэродром в поисках более или менее сухого места. Нашли. Но полоса, намеченная для взлета, заканчивалась оврагом. Остряков измерил ее:
— Если сложить длину полосы с риском да приплюсовать немножко чуда, то, пожалуй, хватит для разбега.
— Будем надеяться на чудо, у нас другого выхода нет, — сказал Прокофьев.
Вечером с помощью местного населения настелили соломенную дорогу и по ней перетащили самолеты к взлетной полосе. Прокофьев приказал снять вооружение, слить половину бензина. Кто-то в шутку сказал, что надо завтра съесть только половину завтрака, чтобы облегчить самолет.
Чудо пришло к утру в виде небольшого мороза. Прокофьев торопил с вылетом, пока не подтаял грунт. Они с Остряковым должны были взлететь первыми и, если им это удастся, из Алкалы передать условия взлета для остальных.
Взревели моторы на полных оборотах. Самолет нехотя начал разбег. Гавриил напряженно смотрел вперед, туда, где кончался аэродром, где чем-то должен был завершиться их отчаянный взлет.
Осталось треть длины полосы. Прекращать взлет было уже бессмысленно, путь к отступлению отрезан. А самолет еще бежал, и не ощущалось признаков взлетной скорости. До обрыва оставались десятки метров. «Это конец», — промелькнула мысль. Прокофьев невольно закрыл глаза.
Почти на краю обрыва Остряков подорвал самолет, и тот, закачавшись, едва удержался в воздухе...
После приземления на новом аэродроме они передали, что надо любыми способами удлинить полосу еще метров на пятьдесят.
На следующее утро все оставшиеся самолеты благополучно сели в Алкале, и летчики немедленно стали готовиться к вылету для нанесения удара по основной железнодорожной станции снабжения итальянского корпуса — Сигуэнса.
Проскуров вел эскадрилью в обход цели с востока, откуда противник меньше всего ожидал налет. Шли на пределе высоты, прикрываясь холмистой местностью. Едва пересекли шоссе, стало видно станцию, до предела забитую железнодорожными составами. Лучшей цели Прокофьеву еще не приходилось видеть. Можно было бомбить не целясь. Но Прокофьев дал команду Проскурову подвернуть вдоль эшелона цистерн.
Пять тонн бомб превратили станцию в огненный ад.