Он спрыгнул на пол, скрылся в люке. Штурман растерянно глядел вслед. «Нехорошо получилось. Как его убедить? Ведь наверняка здесь есть партизаны. Хоть бы Молчанова им оставить…»
Он нашел командира в пилотской кабине. Тот снимал бронеспинку с кресла.
— Послушай, командир, ну, давай я пойду в лес? Будем действовать в двух направлениях.
— За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь.
— Но почему не хочешь согласиться со мной?..
— Потому что через несколько часов мы, может, взлетим. Бомбардировщик-то у нас чудо! А партизан искать можно месяц. Не на берегу же они живут? А если живут — сами придут к нам…
Штурман помялся, переступая с ноги на ногу, тяжело вздохнул:
— Ну, как хочешь. Говори, что делать?..
Часа за три сняли связную и командную радиостанции, антенны, запасные блоки, часы и другие менее нужные приборы. Антиобледенительные бачки со спиртом, ракетница с ракетами, инструментальная сумка — все было выброшено. Но и это не удовлетворило командира. Осматривая самолет, он повторял:
— Учти, от одного-единственного грамма зависит судьба взлета. Выбрасывай все, без чего можно лететь…
В который раз, подойдя к обгоревшему мотору, командир внимательно оглядывал его. Покачав лопасть винта, махнул рукой:
— Сбрасываем! Лишняя тяжесть и большое лобовое сопротивление при взлете.
Работали. Спешили. Короток зимний день. Обжигающий ветерок выжимал из глаз слезы. Работать на морозе, когда заиндевелый металл «приклеивался» к коже, да еще с обожженными руками, покрытыми волдырями, было мучительно. Ключи, как назло, часто срывались, и рука, потеряв опору, с силой ударялась о металл.
Лежа сверху на моторе вниз головой, штурман откручивал боковой болт, до которого едва дотянулся. Ухватившись рукой за одну из трубок и еле удерживаясь, всей тяжестью тела рывками наваливался на ключ, пытаясь стронуть болт с места. В один из таких рывков ключ сорвался с головки, штурман — с мотора. Перевернувшись в воздухе, упал на лед. Зазвенело в ушах.
— Кости целы? — приблизилось лицо командира.
— Кажется, целы. Но я не могу больше работать…
По лицу Ушакова крупными каплями, как у ребенка, катились слезы.
— Ты не расстраивайся, отдохни немного, все пройдет. Вставай!..
Взяв за ворот комбинезона, командир легко поднял его на ноги.
— Но у меня же мясо вместо рук?! — зло выкрикнул Ушаков, протягивая ладони к лицу Вадова.
— А у меня не мясо?! — взорвался тот. — Ты хоть измученный, но живой, а Миша Михайлов — единственный сын стариков-родителей — погиб! Погиб… как и моя семья, — тихо добавил он. — Ты подумал о своих родных? Они ждут тебя! Не могу работать… Молчанов умирает, а у него в детдоме — четверо маленьких братьев… Наконец, мы должны доставить фотопленку!
Вадов помолчал. Повернувшись к Владимиру, похлопал по плечу.
— Эх ты, парень! А еще комсомолец…
Достав из кармана полплитки шоколада, протянул:
— На, ешь…
Владимир покраснел:
— Ты тоже ешь, — выдавил он.
— Я не хочу, ешь!
Не тяни время.
Шоколад растаял во рту мгновенно. Снова работали. И вот винт свободен от креплений. Он держится на валу только за счет своей тяжести. Стоит его немного сдвинуть, и он рухнет вниз. Но чем сдвинуть? «Гуся» — ручного передвижного крана, с помощью которого снимают винты, — нет.
Оседлав двигатель — пулеметами били по лопастям. Обвязав лопасти тросами, тянули, как бурлаки, изо всех сил. Потом снова били пулеметами: один сверху, другой снизу, одновременно. И снова впрягались в тросы. Проклятый винт никак не хотел сваливаться! Пригорел и примерз.
— Ну, давай последний раз дернем, — говорил командир, надевая стальную петлю на грудь. — Если не сбросим, запустим мотор. От тряски сам свалится, лишь бы не побил машину. Раз! Два! Взяли!.. Е-ще! Дружно! — и оба упали.
Сзади послышался хруст, затем протяжный звон.
Опять ползали по кабинам. Владимир предложил похоронить Михайлова на берегу озера. Вадов, взглянув на него, ответил:
— Нет! Он с нами прилетел сюда, с нами полетит и обратно… — А потом, секунду подумав, тихо добавил:
— Лучше сольем часть горючего, выбросим парашюты, а его возьмем. Друзей и мертвыми не бросают…
Командир ушел осматривать озеро, изучить условия взлета. Ушаков остался в башне у пулеметов.
Темнело. Небо придвинулось и казалось черным.
Вспомнилась школа, откуда полтора года назад из 9-го класса он ушел на завод, а потом в училище. Ребята, девчонки, Милька, с которой с 3-го класса вместе учился. Что-то они делают? Вот бы сейчас «по щучьему веленью» очутиться среди них. Побыть хоть одну минуту… Милька даже не знает, где он. Стеснялся, не писал, мечтал после войны приехать внезапно.