— Прощай, отец! — Коля ткнулся лицом в щеку командира.
— Пошел вон! Не хорони раньше времени!
— Прощайте, Иван Семенович!
Полуобнявшись, грудь в грудь, штурман с радистом шли к двери. Что-то мокрое, теплое почувствовал Владимир на щеке, прижавшись к Коле.
— Не забудьте моих! — долетели слова.
Ухватившись правой рукой за кольцо парашюта, а левой за подвесную систему Петренко, Владимир, как ныряльщик, бросился головой вниз в темноту, увлекая за собой Колю.
Что-то упругое подхватило, закрутило, понесло. Засвистело в ушах. С силой рванул кольцо Владимир. Вихрь куда-то исчез. Оборвался рокот двигателя… Удар! И сразу тишина, тишина… Владимир открыл глаза, посмотрел вверх. Там покачивался, закрыв почти все небо, темный купол парашюта.
— Вон он! Вон! — оглушительно кричал прямо в ухо Коля, указывая рукой куда-то вверх и в сторону. — Тянет! Тянет!
Владимир увидел вдали багровый пульсирующий шар, медленно плывущий среди звезд, как огромная комета.
— Может, успеет посадить?! Должен посадить! Он же первоклассный летчик! — захлебывался в крике Коля.
Неожиданно шар раздулся, ослепительно вспыхнул и, осветив небо и землю, разогнал мрак ночи. Потом сжался и разлетелся на разноцветные осколки, которые падающими звездами исчезали за горизонтом. Долго еще в той стороне светилось небо…
Вожак
Был в полку капитан Вадов — редкая, загадочная фигура. Невысокого роста, кряжистый, он выделялся своей широкой и черной, как головешка, бородой. Звали его «дедом». Удивительно, никому не разрешалось носить бороду, а ему, видите ли, можно?! Из-под густых насупленных бровей небольшие темно-карие с синеватыми белками глаза глядели настороженно и недоверчиво. Был он неразговорчив, нелюдим. Говорил коротко. На расспросы, если кто и осмеливался, отвечал односложно: «Да», «Нет», «Не знаю», «Разрешите идти»…
Не было в полку человека, который бы видел, как Вадов смеялся.
Как всегда в таких случаях, о нем ходили легенды. И все не в его пользу, одна хуже другой. Тем более, что он их никогда не опровергал, даже если и слышал… А может, и не слышал? Молодежь вроде бы его уважала, как старшего по возрасту, званию и должности. И в то же время… побаивалась. Да и как не забоишься командира «корабля смертников»?
С ним отказывались летать под любым предлогом. Попасть к нему в экипаж считалось несчастьем. А штурман его — жердеобразный Витя Полыгин, известный полковой балагур и зубоскал, прямо заявлял в кругу своих сверстников, понизив голос и заранее оглядевшись по сторонам, что «моя песенка спета и я приготовил себе загодя гроб».
Кажется, только командование относилось к Вадову с настоящим уважением, полным доверием и без предрассудков. И когда в полк пригнали два бомбардировщика нового типа, то Вадов один из первых его освоил.
Вылетели утром, когда было еще темно. Боевое задание — разведать в глубоком тылу противника крупный железнодорожный узел.
Линию фронта прошли «на потолке» самолета за облаками.
Ушаков был настолько поглощен расчетами и прокладкой пеленгов на карте, что если бы кто-нибудь крикнул: «Истребители!», — то ответил бы: «Не мешайте работать!»
Из-за облаков вывалились минут за десять до города. Шли, буквально прижимаясь к ним, по нижней кромке; так меньше заметно, да и в случае чего в любую секунду можно нырнуть в них…
Владимир на коленках в самом носу кабины «нюхал землю» — сличал карту с местностью.
Город стоял на окраине большущего лесного массива, тянувшегося с юга на север через весь лист карты.
Шли над лесом, но ни окраин его, ни города не было видно. Наконец левее показалось чистое поле. Довернули туда. Затем в морозной рассветной мгле проступило черное округлое пятно, похожее на воронье гнездо.
— Впереди цель! — закричал Владимир.
— Вижу, — неторопливо ответил Вадов. — Скроемся в облаках, а выскочим над узлом.
И потянул штурвал к груди.
— Давай! Засекаю время!
Минуты через три бомбардировщик снова вынырнул из облаков. И точно над железнодорожным узлом.
— Боевой!
— Есть боевой! — Вадов повел самолет, словно по нитке.
Казалось, фашисты не обнаружили самолет, а если и обнаружили, то не успеют сделать ни одного выстрела. Но в тот момент, когда замигала сигнальная лампочка фотоаппарата, вблизи вспух грязно-белый взрыв снаряда и осколками сыпанул по самолету. Треснуло остекление в носовой кабине. В лицо штурману больно хлестнула морозная струя воздуха. Запахло сгоревшей взрывчаткой. В уши ударил свист и вой. Ушакова толчком оторвало от прицела и прижало к стенке кабины.