В километре виднелся фольварк, каменный дом, хозяйственные постройки, яблоневый сад. Колонна остановилась. Стволы пушек настороженно смотрели на постройки, деревья. Хорошее место для засады.
Разведчики — мотоциклисты, успевшие объехать фольварк вокруг, махали руками.
— Пусто. Двое каких-то гражданских и больше никого.
Это были смотрители оставленной хозяевами фермы. Немец лет пятидесяти, с искалеченной беспалой рукой и его жена. Оба в аккуратной рабочей одежде. У женщины светло-русые волосы спрятаны под платок, она моложе мужа и держится рядом с ним, не отходя ни на шаг.
Старшина Тимофей Калинчук доложил Ольхову, что в стойлах находятся коровы, обнаружен свинарник, а в погребах запасы копченого сала, консервированных овощей и много другого продовольствия.
— Я присмотрел боровка пудов на семь. Надо бы горячего сварить. Разрешите, товарищ капитан.
— Вам нужна расписка? — спросил Ольхов у смотрителя. — Мы возьмем часть продуктов и свинью, чтобы сварить горячее для солдат. Позже, в комендатуре, с вами расплатятся по установленной цене.
Яков Малкин перевел, а смотритель впервые за четверть часа общения заговорил на русском языке. С сильным акцентом, но довольно понятно.
— Берите, что найдете нужным, господин капитан. А расписку оставьте, я здесь не хозяин. Мне придется отчитываться.
В слове «отчитываться» прозвучало, что приход русских — явление временное, а хозяин рано или поздно обязательно вернется.
— Пальцы на войне потеряли?
— Так точно, господин капитан. Командир автомобильного взвода. Последнее звание — обер-фельдфебель.
— Успели побывать на Восточном фронте?
— Да. Я получил ранение летом сорок второго года под Ростовом.
Василий внимательно оглядел немца. Широкий в плечах, сухощавый. На правой руке от четырех пальцев остались лишь обрубки, но с хозяйством он справляется, видимо, неплохо. И держится вполне уверенно. В свое время был наверняка решительным командиром.
— Вы, кажется, хвалитесь, что участвовали во временной оккупации Ростова?
— Я ничего не оккупировал, а просто водил грузовик и командовал пятью другими машинами.
При этих словах жена крепко стиснула локоть мужа и заискивающе улыбнулась Ольхову.
— Пауль был всего лишь шофером. Под Москвой отморозил ноги, а в сорок втором получил тяжелое ранение, началась гангрена. Он три месяца пролежал в госпитале.
— Фри месяца — какое горе! Под Ростовом расстреляли двенадцать тысяч евреев, а в концлагерях погибли сорок тысяч советских военнопленных.
Это горячо и возмущенно проговорил лейтенант Малкин. Его розовое лицо пошло пятнами, а голос срывался.
— Пауль об этом не знал, — странно улыбаясь, сказал Ольхов. — И вы не знали, что в концлагерях убивают тысячи людей. Так ведь?
— Так. Эсэсовцы делали свои дела скрытно, — растерянно отозвалась женщина.
Было заметно, что смотритель занервничал, потянул из кармана сигареты, стал прикуривать.
— Встать, как положено, если хвалишься, что ты солдат и воевал против нас, — негромко приказал капитан. — Вам известно, что каждого немецкого военнослужащего проверяют на причастность к массовым убийствам мирных граждан на оккупированной территории?
— Я не участвовал в убийствах.
— Только возил наших ребят на расстрел, — неожиданно вмешался Савелий Грач. — Возил, сученок?
— Нет… клянусь.
— Самое справедливое — шлепнуть тебя, пса беспалого. Взводом он командовал, Ростов брал. Герой Рейха!
Атмосфера накалилась. Смотритель, который, несомненно, был смелым человеком, понял, что перешагнул черту. Он хотел сохранить достоинство перед людьми, каждый из которых потерял брата или отца. Их жилье сгорело, и пришли они, наполненные ненавистью.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но Ольхов взял себя в руки и коротко приказал:
— Тщательно обыскать все постройки. Особенно чердаки и подвалы.
— Посторонних на ферме нет, — заверил смотритель.
— А оружие?
— Только охотничья двустволка и полсотни патронов к ней. Охрана от мародеров.
— Сдайте ее старшине.
Вместе с Савелием Грачом и Яковом Малкиным осмотрели поместье. Поражали чистота и порядок, которые поддерживались даже в это неспокойное время. Крупные породистые коровы стояли в теплых стойлах возле автопоилок и бункеров с сеном.
В подвале, куда их привел смотритель, на подставках находились дубовые бочки разной величины. Бывший фельдфебель показал на одну из них.
— Здесь вино урожая девятьсот двадцатого года. Я собирался переливать его в бутылки. Попробуйте, отличное белое вино.