Здорово помогала артбатарея, которая шла в боевых порядках батальона. Орудия мастерски давили очаги сопротивления фашистов, выкуривая их из самых защищенных мест. Но через какое-то время фрицы постепенно выбили их все и штурмовики снова брали дома отчаянными атаками, переходящими в жестокие рукопашные схватки.
Однажды пришлось совсем туго. Поредевший взвод пошел на приступ длинного двухэтажного здания, огороженного кованной решеткой. В садике перед домом укрыться было негде — деревья или срублены, или их стволы совсем тоненькие — не спрячешься. А огонь фрицы открыли ураганный — пулеметы стригли буквально каждый клочок земли.
Дивин, вжавшийся в узкую промоину, боялся поднять голову. Какая уж тут атака? Того и гляди, гансы подойдут поближе и забросают гранатами. И сделать ничего нельзя.
Спас комбат. Он послал в обход вторую роту и она ударила по опорному пункту с тыла. А когда там завязался ближний бой, и взвод экспата быстро преодолел сад и ворвался в здание. Сколько осталось в живых бойцов? Григорий провел перекличку и поразился. В строю было человек пятнадцать. Причем, многие не один раз ранены. Дивин мимоходом заглянул в чудом сохранившееся зеркало в одной из комнат и застыл. Оттуда на него смотрел высокий худой парень с изможденным чумазым лицом и лихорадочно блестевшими глубоко запавшими глазами. Грязный ватник перехвачен портупеей. На плече болтается автомат с расщепленным прикладом. Из-под левого рукава виднеется кисть, замотанная серым бинтом с кровавыми пятнами. Красавец, что и говорить.
— Кощей, тебя на связь комбат требует, — окликнул его один из штурмбатовцев.
Экспат вздохнул, отвернулся от зеркала и пошел к телефонистам.
— Все понимаю, — доносился сквозь помехи сильно искаженный голос подполковника Пыркина. — Сколько, говоришь, бойцов осталось? Пятнадцать? Принял. Пришлю тебе из резерва человек двадцать — двадцать пять. Больше нет, даже не проси. Пушки? Нет пушек. Батарею минометов дам. И два пулеметных расчета. Откуда такая щедрость? Так вокзал тебе предстоит взять. Да, понимаю все, трудно. Но…надо, Кощей!
И опять крадучись пробирались штурмбатовцы по развалинам, по дымящимся обломкам. Иногда вступали в скоротечные схватки, давили немцев и снова упрямо шли вперед. Пока не уткнулись в паутину рельсов. Вокзал.
С криком «ура» кинулись в атаку. Дивин бежал вместе с остальными, спотыкался о шпалы, подлезал под вагоны. Стрелял на вспышки, швырял гранаты, раздавал указания. Уже и не обращал внимания на густые огненные трассы, черные разрывы мин и снарядов. Притупилось уже давным-давно чувство страха, исчезло.
Вот и платформа. Экспат подтянулся, вскарабкался на нее. Тут же откатился влево, уловив, что сейчас именно в это место, где он только что находился, воткнется винтовочная пуля. Срезал замеченного фрица короткой очередью, кинулся в сторону — под защиту глухой стены, повернулся, чтобы посмотреть, как идут его бойцы, и в этот миг невидимая железная палка со всего размаха ударила его по ноге. Григорий вскрикнул и упал.
Кончилось. Все кончилось: бой, взрывы, огонь…
Очнулся Дивин потому, что кто-то начал лить ему на лицо ледяную воду. И сразу же мучительная, тянущая боль из ноги заполнила все тело, каждую его клеточку. Григорий застонал.
— Кто здесь?
— Не дергайся, взводный, тут из живых только мы с тобой, — Ушаков неловко, одной рукой, приподнял голову экспата и влил ему в рот воду. — Попей, малек.
— Спасибо. А ты сам-то как?
Силантий скривился.
— В плечо вдарило. Рука, будто плеть.
— Давай помогу, — приподнялся Григорий. — Не то кровью истечешь.
Вдвоем кое-как перевязали, как смогли, друг дружку. Ушаков все порывался сходить за санитарами. Экспат немного подумал и все же отпустил его, хотя и страсть как не хотелось оставаться одному без возможности скрыться. Хорошо еще, что бой ушел вперед, и громыхало где-то далеко от вокзала.
— Не ссы, взводный, я обязательно вернусь за тобой! — пообещал напоследок бывший танкист. И неловко спрыгнул с платформы. Выругался и тихонько побрел между искореженными вагонами.
Григорий проводил его долгим взглядом и уселся поудобнее. Товарищ, перед тем, как уйти, подтащил к нему еще один ППШ, несколько гранат, подобранных у убитых, и немецкий ранец с продуктами и водой. Жить можно. Главное, чтобы Силантий дошел до наших.