Медленно опустилась ночь. Подмоги все не было, и Дивин забеспокоился. Один, в темноте, раненый — стало немного жутко. Черт его знает, кто может набрести на него. Хорошо, если свои. А вдруг фрицы?
Экспат до боли напрягал зрение, пытаясь уловить движение. Ничего. А ту еще, как на грех, начало знобить. И нога загорелась болью. Перед глазами поплыли разноцветные пятна. Не чуя своего тела, Григорий пополз куда-то, не отдавая отчета, зачем он это делает. Сам не заметил, как дополз до края платформы и кубарем полетел вниз, больно ударившись о рельсы. И от жгучей боли вновь потерял сознание.
А когда очнулся, то не сразу, а через несколько минут, понял, что его несут на носилках.
— Эй, кто там, — слабо окликнул он, сунув руку за пазуху. «Лимонка» — последний привет фашистам — оказалась на месте. Палец нащупал чеку.
— Не балуй, — раздался строгий голос из темноты. — Свои! Лежи спокойно.
Дошел, значит, Ушаков. Сообщил, рассказал, где оставил раненого товарища и к нему выслали санитаров. Григорий расслабился. Озноб пробирал все сильнее, холод проникал все глубже внутрь тела, и лишь в ноге по-прежнему горело огнем.
Несли его долго. Экспат несколько раз терял сознание. А когда выплывал из черноты беспамятства, то снова слышал тяжелое дыхание санитаров и их скупые переговоры. Иногда они осторожно опускали носилки на землю и садились передохнуть. Услышав стук зубов Григория, нашли где-то немецкую шинель и укрыли его ею с головой. Фрицевская одежа пахло противно, но давала немного тепла.
— Пришли! — услышал, наконец, заветные слова Дивин. — Санбат. Теперь тебя врач осмотрит.
Положили на пол полуразрушенного дома. Рядом стонали в бреду, задыхались и матерились другие раненые. Григорий немного приподнялся. В комнате напротив располагалась операционная. Там звякало железо и тянуло наружу кровью, гноем и терпким запахом лекарств.
Кто-то прошел между бойцами. Склонился над экспатом и подсветил себе фонариком.
— Этого ко мне на стол.
Сдернули сапог, разрезали штанину и безжалостно отодрали присохшие бинты. Григорий заорал.
— Терпи, друг, — тихо сказал врач, чье лицо нельзя было рассмотреть целиком из-за повязки. — Нога у тебя совсем плоха. Придется резать.
— В смысле «резать»⁈ — вскинулся Дивин. — Я –летчик. Мне без ноги как в самолете?
— Плохая нога, — повторил врач. Повернул голову и отрывисто приказал сестре. — Готовьте к ампутации!
Глава 12
— Справку давай, — Карпухин требовательно протянул руку. Взял бережно сложенную бумагу, развернул ее и быстро пробежал глазами текст, комментируя вполголоса прочитанное. — Так, что тут у нас интересного? «72-ой Отдельный штурмовой батальон» — это понятно. «Справка. Выдана Дивину Григорию Ивановичу в том, что он после государственной проверки прошел 72-ой отдельный штурмовой батальон»…ага, даты…вот, это уже ближе к делу — «с участием в боях против немецких захватчиков в районе»…тоже понятно…о, наконец-то! «После ранения показал себя храбрым и преданным Советской Родине и восстанавливается в офицерских правах с прежним воинским званием КАПИТАН. Командир 72-ого О. Ш. Б. подполковник Пыркин, адъютант старший батальона…» А ты чего такой смурной, Кощей?
Вот черт глазастый, ругнулся про себя Григорий, все подмечает. Нехотя ответил:
— Да так, ерунда, товарищ майор. С начпродом немного, хм, не сошлись во мнениях.
— А что не так? — насторожился особист. — Погоди-ка, сразу не сообразил, — он окинул сидящего перед ним экспата внимательным взглядом. — Что за внешний вид? Ты что, до сих пор аттестат свой не сдал? Подумал, грешным делом, что это ты ко мне так спешил зайти, раз не успел переодеться.
— Говорю же, немного не сошлись с начпродом, — Дивин с преувеличенным вниманием разглядывал разбитые носки своих кирзачей.
Дмитрий Вячеславович побагровел и от души вмазал по столу кулаком.
— Вот, сука! А ну, пошли вместе.
— Оно вам надо, — вяло запротестовал Григорий. — Подумаешь, зайду еще раз потом и получу все положенное.
— Заткнись! — веско обронил особист, вставая и одергивая гимнастерку. — Поднимай свой тощий зад и двигай.
В комнату, где вальяжно развалился в добытом неизвестно где роскошном кресле мордатый капитан с двумя подбородками, Карпухин влетел стремительно. Навис над ошарашенным офицером и тихо, но очень внушительно сказал, проникновенно глядя прямо в глаза своему собеседнику: