— С ума сошел? — вызверился Шепорцов. — Сказал же: облачность сплошная, высота нижней кромки метров пятьдесят. В облаках наверняка видимость никакая, зато болтанка и, сто процентов, обледенение начнется. Полеты запрещаю! Не хватало мне еще, чтобы ты гробанулся. Я перед командующим из-за тебя оправдываться не желаю.
— Да я аккуратно, — просительно улыбнулся экспат. — Все равно ведь к вашему полку я временно прикомандирован. Взлечу, поднимусь повыше, глядишь, выйду за облака и прогуляюсь до линии фронта. Фрицы ведь тоже на приколе теперь на земле сидят и не летают. А я им сюрприз в виде тонны бомб.
— Совсем сдурел, Кощей? — устало вздохнул комполка. — Ты еще и с бомбами взлетать собрался? Запрещаю! Категорически! Я сейчас разговаривал с истребителями. У них попытался подняться в воздух лучший летчик.
— И что? — жадно поинтересовался Матюшкин. — Получилось?
— Хрена лысого! — взорвался подполковник. — Скапотировал прямо на взлетке. Хорошо еще, что машина не загорелась. А пилот теперь в лазарете. Побился, говорят, сильно.
— Вот напасть! — ругнулся старлей, сплюнув в вязкую грязь. — Тут впору у морячков помощи просить.
— Не понял? — удивленно посмотрел на него Шепорцов. — Это ты к чему сейчас?
— Ну как же, надо у них гидроплан позаимствовать, — ухмыльнулся Матюшкин. — Сейчас только летающей лодке под силу из этого болота нормально взлететь. Смотрите, у нас ведь тоже настоящее озеро на поле образовалось. Видел как-то на море — их еще мореманы смешно так звали…о, вспомнил, «амбарчиками»[17]!
— Шутник? — тяжело посмотрел на него комполка. — Ну-ну! — Он отвернулся и окинул аэродром задумчивым взглядом. — Дивин, что ты там насчет полета говорил?
Похоже, припекло его не на шутку, понял экспат. Видать, из штаба требуют поднять в воздух бомбардировщики и помочь наступающим наземным частям. Иначе вряд ли Шепорцов за столь короткий промежуток времени поменял бы свое решение. Да и ракеты бегал запускать самолично.
— Я постараюсь взлететь, — твердо сказал капитан. — Давайте только, один в самолете буду, чтобы стрелком и штурманом не рисковать.
— Исключено, — замахал руками Шепорцов. — Совсем сбрендил? Говорили сто раз на эту тему, забыл что ли? Летаешь только полным экипажем. Тем более, сейчас. А ну, как и, правда, за облака пробьешься, а там с «мессером» или «фокой» встретишься — сейчас ведь не ночь, они тебя враз срисуют. И что ты в одиночку против них сделаешь?
— Обратно в облака уйду, — невозмутимо пожал плечами экспат. — Делов то. Зато на взлете и посадке риска меньше. Если и разобьюсь, то в одиночку.
Комполка поморщился, словно от зубной боли.
— Давай так поступим, — решил он, наконец. — Возьмешь «пирата»[18]. Там место для штурмана не предусмотрено, но зато есть воздушный стрелок. С ним и попробуешь взлететь. Если получится, наведаешься к немецкому аэродрому. Заодно проведешь разведку и заснимешь там все. Да, зайди обязательно к начштаба, пусть он тебе покажет все изменения линии фронта за ночь — мало ли что. Сам знаешь, летчик должен знать обстановку на земле досконально. Впрочем, что это я, чай не с «горохом» вновь прибывшим разговариваю.
— Да вы не переживайте, товарищ подполковник, — постарался успокоить его экспат. — Все будет в ажуре.
«Бостон» тяжело катился по рулежной дорожке, разбрасывая из-под колес комья грязи. Дивин вовсю орудовал штурвалом, стараясь изо всех сил не дать машине скапотировать. Стрелок в своей кабине затих и не подавал голос, боясь помешать летчику. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — малейшая ошибка и все, хана. Так что лучше всего сидеть тихонько и помалкивать.
Несколько раз Григорию хотелось остановиться, признать невозможность затеянного им полета и вернуться обратно в теплую землянку. Всего и делов — убрать газ и нажать на тормоз. Но всякий раз капитан упрямо стискивал зубы и продолжал движение. И дело было вовсе не в том, что кто-нибудь посмел бы обвинить его в трусости, вовсе нет. Скорее, экспату до боли, до зубовного скрежета хотелось доказать прежде всего самому себе, что он способен на то, что другим неподвластно. Гордыня? Возможно. Но Дивин уже достаточно давно понял, что в здешней авиации с ее хрупкими и несовершенными по имперским меркам машинами, нужно иметь недюжинную смелость, здоровую наглость и ту самую гордыню. Хотя, вот ведь парадокс, некую толику осторожности и даже разумной трусости хорошему пилотяге никто никогда не поставил бы в укор.
18
«Пират» — прозвище «бостона» A-20G с шестью крупнокалиберными пулеметами в носовой части.