— Одна формальность: подпись. Но, — профессор покачал головой, — с вами будет трудно. Поэтому я взял на себя смелость оповестить командование о вашем решении. Скоро здесь будет генерал Козински с парой старших офицеров, чтобы спросить лично вас. Если будет согласие — они сами решат проблему. Мне все равно необходим документ. Бюрократия — бич цивилизации. Майор, если попадете в новый мир, не создавайте этот бездушный механизм на потребу власти!
— Очень смешно, — я сжал губы.
****
Козински с каким-то любопытством обвел взглядом лабораторию — в его взгляде сквозил вопрос типа «что я тут делаю»? — и тяжело ступая по пластиковому полу в своих высоких шнурованных берцах, подошел ко мне. Взяв мою безвольную руку в свою лапищу, спросил без всякого сочувствия:
— Готов встретиться с Богом? — спросил он. — Ничего, здесь это быстро происходит. Хочешь сказать что-нибудь? Наорать на меня, проклясть? Облегчи душу… Зря ты согласился на криосон. Зачем тянуть судьбу за хвост? И больно, и невыгодно. Лучше я дам тебе пистолет с одним патроном…
— Не кажитесь глупее, чем вы есть на самом деле, — я усмехнулся, глядя в волевое морщинистое лицо генерала снизу вверх. Я лежал на каталке, укрытый простыней, и моя обездвиженная тушка надежно скрывалась от пытливого взора Козински. — Вашей вины в произошедшем нет. Это война. Просто я хочу, чтобы вы сняли с меня все обвинения в геноциде поселенцев. А пистолет… Обойдусь как-нибудь без него. Я почему-то поверил Линкеру.
Рядом со мной с отрешенной деловитостью хлопотала девушка с пепельными волосами и грустными глазами. Она готовила коктейль, который должен был поступить по гибкой прозрачной трубке в мое тело от небольшого переносного аппарата с многочисленными кнопками и патрубками, на которые были надеты кончики разноцветных шлангов. Именно он поможет подготовить тело к заморозке. Потом меня поместят в стеклянный ящик и зальют синевато-прозрачным, словно лед, раствором. Готовят как фараона к путешествию в Вечность.
Рядом мигал рядами цифр монитор, возле которого маячила сухощавая фигура помощника профессора — того самого Сэма.
— Мы поймаем этого ублюдка, майор, все равно поймаем, — Козински еще больше сморщился. — Не буду произносить пламенных речей о мщении… И так все ясно. Скажи, сынок, ты в самом деле решился на предложение чокнутого профессора? Ты даже не знаешь о его репутации…
— Репутация здесь не при чем, — зло ухмыльнулся я. — Просто представил, как мои бедные родители будут день и ночь ухаживать за калекой, сливая последние накопления. Мне не помогут, и сами помрут в нищете. А я начну пить, пить много и страшно. Зачем мне все это?
Я помолчал, глядя в склонившуюся надо мной девушку, потом добавил, больше для собственной бравады:
— Не зря же я остался жив после такого ранения. Значит, существует некая программа, по которой каждый должен отработать свою карму. Я не успел. Может, Линкер поможет осуществить ее?
— Обязательно, — без пафоса кивнул профессор, беспокойно меряя шагами помещение лаборатории. — Саманта, у нас все готово? Давайте начинать.
— У тебя есть последнее желание, сынок? — Козински не торопился отходить от каталки, игнорируя метания Линкера.
— Хочу хорошую сигару, — тут же ответил я, — только вашу любимую.
— Кубинская, земная, — у генерала не дрогнул ни один мускул, когда он вытаскивал из кармана плотный цилиндр темно-коричневого цвета. О его пристрастии к «Вуэльто Абахо» знала вся бригада, и я имел законное основание наконец-то раскулачить Козински.
Я зажал в зубах кончик сигары, и сам генерал дал огоньку. И пока я с наслаждением плавал в ароматном дыму, все молчали и терпеливо ждали; даже Линкер не смел возмущаться, что в лаборатории курят.
— Что стало с моими людьми и со свидетельницей? — наконец, решился я на вопрос, потому что боялся услышать страшное.
— Мы успели накрыть негодяев сверху. Наши дроны перепахали место засады десятком ракет. Конечно, часть твоих ребят погибло, но остальных спасли. Девочка тоже не пострадала. Ты прикрыл ее своим телом. Ну, пустяки, касательное ранение в плечо. Но жизни ее ничего не угрожает. Она, кстати, здесь, на орбитале. Только в другом секторе госпиталя. Для выздоравливающих.
Я перевел дыхание и кивнул, словно желая сказать, чтобы у меня забрали сигару.
— Начинайте, — Козински отошел в сторону и махнул рукой профессору, — у меня мало времени для ваших экспериментов, которых я понять не могу до сих пор. Мне достаточно того, что майор Сиротин сам дал согласие на эвтаназию. Я подпишу соответствующие документы только после того, как…
— Саманта, начинайте — засуетился Линкер.
Девушка закивала головой, отчего ее пепельные волосы закачались в такт движениям. Она положила мою безвольную руку поверх простыни и воткнула иглу в вену. Руки Сэма метнулись к тумблерам и кнопкам аппарата, стали быстро щелкать ими, меняя позиции. Я краем глаза увидел, как по одной из прозрачных трубок поползла жидкость. С неумолимой неотвратимостью она плавно поднималась к шприцу. Я знал, что это такое, но мне она представлялась смертельной инъекцией, которая оборвет мою жизнь прямо в кресле. Мне захотелось заорать, задрыгать ногами, пнуть тележку с аппаратурой и вырваться из жестких обручей. Но я не мог пошевелиться. И такое положение было самым страшным, что я испытал в последний миг. Может, когда я усну, в вену вколят яд? Мне захотелось, чтобы слова Линкера не оказались пустой бравадой спятившего от своей значимости ученого.
Я попытался что-то сказать отошедшей на пару шагов от меня девушке, пошутить, ободрить ее, и только разлепил губы, как пришло успокоение от морозного дуновения, сковавшего весь организм. Лед стал заполнять вены и внутренности. Глаза сами собой закрылись, и, честно, мне уже было все равно. Но последние слова Линкера я еще уловил:
— Саманта, помогите нам снять с него одежду! Капсула готова?
— Да, профессор, начальная стадия разгона завершена. Можно загружать.
— Раствор готов, — голос Сэма дрожал и плыл в пустоте. — Открываю клапан заполнения.
Глава 3. Паруса над облаками
Первые солнечные лучи за долгие пасмурные дни, едва вынырнув из свинцовой серости плотных облаков, которые закрывали горизонт, брызнули по лазоревой глади моря и, добежав до берега, оторопело замерли, затрепетав на мокрых гранитных стенах, отвесно уходивших в воду. Да и было чему удивляться.
Несмотря на ранний час, вся набережная была забита народом. Сюда, казалось, пришел весь город, смешавшись в однородную массу из знатных лиц и простолюдинов, ремесленников и солидных купцов, детей и взрослых, стариков и молодых.
Были перемешаны наряды, сливавшиеся в немыслимую пестроту тканей; серость бедняцких одежд вовсе не портила разноцветье дворянских нарядов. Здесь были все, кого не оставляло равнодушным первое после долгих зимних штормов отплытие эскадры адмирала Онгрима для несения боевого дежурства и охраны рубежей империи. Первая Эскадра (именно так, с большой буквы) уходила в поход, чтобы вернуться обратно через пару месяцев в эту же гавань.
Шестнадцать кораблей, вольно раскинувшихся в бухте Прощания, покачивались на рейде, ожидая сигнала для начала движения. Народ, приходя во все большее возбуждение, начал постепенно продавливать оцепление, состоящее из плотного ряда гвардейцев, одетых в яркие начищенные до серебряного блеска доспехи, но пока как-то вяловато; и не особо возражал, когда высокие и статные воины с добродушным ворчанием отталкивали особо напористых горожан подальше от себя. Им не хотелось быть скинутыми с высокого причала в холодную весеннюю воду. Да и не холода боялись стражники. В тяжелых кирасах можно сразу пойти на дно рыб кормить. Пока найдут специально обученных ныряльщиков, пока организуют подъем — пять раз можно захлебнуться.
В общем, порядок соблюдался. Но все еще было впереди, и об этом горожане знали. Командир охранения пробежался вдоль строя, проверяя готовность своих бойцов, а в некоторых местах, где, по его мнению, любопытный народ мог прорвать оцепление, ставя еще и дополнительные силы. На его лице читалась вселенская мука. Он не первый раз участвовал в оцеплении, и поэтому хотел, чтобы эскадра как можно скорее скрылась за горизонтом.