В эти тревожные месяцы я много думал о цели жизни, о своем месте в ней. Хорошо, что я поступил в аэроклуб и уже почти освоил летное дело! Придет час — и Родине потребуются мои знания, моя смелость, мои крылья. Но что делать сейчас? Что выбрать; самолет или паровоз, небо или стальные рельсы? Конечно, самолет, небо! Но как быть с техникумом? Бросить?
Об этом я думал все чаще и чаще. Вот и сейчас, товарищи поют, а я думаю. Что мне делать? Как быть?..
Сигнал отбоя заставляет всех подняться. Ребята неохотно покидают нашу палатку и уносят с собой песню:
…Пройдет совсем немного времени, и многие из нас увидят войну совсем другой: без барабанщиков, без музыкантов, без легких побед «малой кровью»…
И вот наступил день окончания аэроклуба!
К этому времени мы уже неплохо освоили взлет и посадку, виражи, мертвую петлю и другие фигуры сложного пилотажа, каждый по-настоящему полюбил авиацию.
Окончание аэроклуба было для многих из нас не только праздником, но и важным этапом в жизни. Надо решить — авиация или техникумы, вузы, училища, где мы готовились к другой интересной и нужной профессии. Что выбрать? Чему посвятить себя до конца?
Мы хорошо помнили слова Николая Островского о смысле жизни: «Жизнь человеку дается только один раз. И нужно прожить ее так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»
Да, мы помнили их и поэтому, прежде чем избрать направление в жизнь, думали.
А впрочем, может, это мне лишь кажется теперь? Может, не всем было так трудно ответить на вопрос? Для меня этот выбор, помнится, был нелегким. С одной стороны, я окончил уже два курса техникума, и будущая специальность мне нравилась. С другой, я боялся, что родители не поймут меня, а обижать их, поступая так, как я хочу, без их согласия, мне не хотелось. И все-таки в душе я давно был уже летчиком.
Мое удрученное настроение заметил и инструктор Петров.
— У всех нынче праздник, один ты, Гареев, невеселый, — заметил он. — Или в техникум возвращаться не хочется: разбаловали мы тут вас…
Его глаза словно угадывали все, о чем я думал.
— Да, у меня сейчас трудное положение, — честно признался я. — И техникум люблю, и авиацию…
— А что больше?
— Больше? Авиацию, конечно!
— Вот тебе и решение! А ты мучаешься. Если хочешь летать, поступай в военное училище.
— В училище?
— Конечно! Это тебе не техникум. Училище — это здорово!
— А меня возьмут?
— Должны. Было бы желание.
— Желание есть…
— Помню, как ты в аэроклуб рвался, — улыбнулся Петров. — И достиг своего. Стоит лишь по-настоящему захотеть, тогда всего добьешься. Надеюсь, ты это понял?
— Понял.
— А то, что думаешь, мучаешься, — это хорошо, — продолжал инструктор. — Не люблю людей, которые горячатся. Да и авиация больше любит не лихость, не горячность, а спокойную уверенность и точный расчет. А эти качества, Муса, у тебя есть. Парень ты — основательный…
С этого дня я стал думать о военном училище.
После обеда, когда мы уже готовились покинуть наш чудесный палаточный лагерь, на аэродром подкатила легковая автомашина. Из нее вышло несколько человек. Все в новой летной форме, с новенькими планшетами на боку.
Это были военные летчики…
Через четверть часа все в лагере знали, что к нам прибыли гости — представители Энгельсской военно-авиационной школы летчиков. Их задача — отобрать наиболее способных и подготовленных учлетов. И надо ли говорить, как мы обрадовались.
Военных летчиков мы видели впервые, нам во всем хотелось походить на них. Мы усердно козыряли, щелкали каблуками, вытягивались в струнку, когда кто-нибудь из них обращался к нам. Со стороны это выглядело, наверное, смешно, но нам так хотелось понравиться этим строгим военным, что мы ничего не замечали.
— Поздравляю тебя, Муса, — сказал мне Петров. — Твоя мечта осуществится уже сегодня.
— Вы уверены? — вспыхнул я.
— Уверен. Только ты не волнуйся. Летай себе, будто за тобой никого нет, — и все будет в порядке.
— А что, разве будем летать?
—Да. Они хотят каждого посмотреть в деле.
— Это хорошо… Отбор начался в тот же день.
Один за другим мои товарищи уходили в небо. Вот и моя очередь. Я торопливо иду к самолету.
— Начнем, товарищ учлет, — говорит военный летчик, едва я успеваю привязать ремни и оглядеть приборы.
— Есть начать! — отвечаю ему по-военному и, волнуясь, запускаю мотор. Проверив его на малых и больших оборотах, выруливаю против ветра и поднятием руки запрашиваю разрешение на взлет. Белый флажок стартера, короткая пробежка — и земля уже внизу!.. Я готов к испытаниям. Недавнее волнение улеглось, я спокоен и собран. Как всегда. Это воспитал во мне мой чудесный летчик-инструктор Петров…
Полет был недолгим. Проверив меня в самых трудных упражнениях и, должно быть, оставшись довольным, военный летчик коротко бросил:
— На посадку!
Когда мы приземлились на аэродроме, первым к нам подбежал Иван Петров. По его сияющему лицу я понял, что слетал неплохо. И еще я подумал, что вот мы летаем, а он с земли следит за каждым из нас и волнуется. Волнуется больше, чем мы.
А он уже трясет мою руку:
— Молодец, Муса. Быть тебе летчиком!
— Да, все в порядке, — заключил и мой экзаменатор. — Будете рекомендованы в школу военных летчиков. Поздравляю!
Я резво спрыгнул на землю и от радости начал говорить то по-башкирски, то по-русски:
— Рахмат… Спасибо… Бик зур рахмат!..
Я счастлив: мечта моя начинает осуществляться. И еще я счастлив потому, что оправдал доверие своего инструктора.
Многим хорошим, неповторимым обязан я Петрову в своей жизни! Память об этом замечательном человеке, до конца преданном небу и авиации, умеющем пробуждать в юных сердцах жажду полета, веру в свои силы, стремление преодолевать любые преграды, — память о нем, как и о первом полете, будет жить во мне всегда.