Плавно отдаю ручку от себя, пикирую на фашистские танки, автомашины, бензоцистерны, зенитные батареи, на головы гитлеровских головорезов летят наши реактивные снаряды и бомбы. Сделав «горку», снова иду вниз, обстреливая противника пушечным и пулеметным огнем.
«Проутюжив» косу и расстреляв боеприпасы, беру курс домой. Самолет идет трудно, только опыт и самообладание помогают удерживать его в воздухе.
Спрашиваю Шевчука по внутренней связи:
— Ну как, Иван, жив?
— Жив как будто. А ты?
— Ничего.
— Дотянем?
— Постараюсь.
Осторожно веду самолет на посадку. Садимся. У стоянки дожидаются командир полка, начальник штаба, заместитель командира по политчасти и старшие офицеры. За выполнение задания нас похвалили, а за самовольный вылет и мне, и моему «воздушному стрелку» досталось крепко.
— Вас могли сбить!-строго сказал Бочко.
Осмотрев самолет, он покачал головой и недовольно сказал;
— Совершенно новая машина, а придется списать. Как же вы долетели?
— На «честном слове», товарищ подполковник, — признался я.
…Вылет состоялся 5 мая 1945 года. Это был мой 250-й боевой вылет за годы Великой Отечественной войны. То, что ему суждено было стать последним, в тот день я еще не знал.
Утром 6 мая меня вызвал в штаб Бочко. Ну, думаю, видимо, по поводу «косы». Но командир полка даже не вспомнил о вчерашнем вылете. Приветливо усадил за стол, поинтересовался настроением. А потом, словно о чем-то десятистепенном, сказал;
— Да, чуть не забыл. Звонили из штаба дивизии: тебе предоставлен отпуск. Можешь съездить домой.
— Домой? В такое время? Война еще не кончилась, товарищ подполковник!
— Когда-нибудь кончится. Ты ведь почти четыре года дома не был.
— Ни разу. И все-таки сейчас…
— Ничего, ничего, дружок, слетай. Отпуска у нас короткие. Вернешься. А главное-вопрос этот решен не мной. Ты это знаешь. Самолет в Москву будет седьмого, не прозевай…
И вот мы вместе с Александром Кирьяновым в Москве. Мы с ним земляки, оба с Урала: я из Башкирии, он — из Челябинской области. Одним словом, соседи!
Столица встречает нас радостно. Москвичи спрашивают, когда кончится война. Отвечаем односложно: «Скоро».
На ночь останавливаемся у родителей моего фронтового друга Виктора Протчева. Они знают обо мне из писем сына. Жаль, что Виктора нет с нами. Вот была бы старикам радость! Но скоро и он будет дома. Теперь уже совсем скоро…
Все наши разговоры только об этом. На дворе глубокая ночь, а мы сидим за столом. Хозяева угощают нас как дорогих гостей, расспрашивают о фронте, о Европе, о родных. Мы отвечаем подробно, обстоятельно и, в свою очередь, расспрашиваем о Москве, особенно о тех днях, когда враг стоял у ее стен, о положении тыла, о настроении людей.
Когда за окнами начало рассветать, мы легли спать. Только задремали, нас разбудили:
— Слышите, сынки! Война кончилась!.. Только что Левитан читал сообщение…
Натягиваем одеяла до самых макушек. Засыпаем, но нас опять будят;
— Проснитесь же вы, сынки! Левитан говорит! Слышите, слышите; ка-пи-ту-ли-ро-ва-ла!..
От радости обнимаемся и выходим из дома. Улицы полны народу. Москва гудит. У всех счастливые, сияющие лица;
— Победа! Победа!
Где-то поют, где-то смеются, у многих на глазах слезы радости.
— Наконец-то свершилось!..
Бурный человеческий поток подхватывает нас и несет к центру города. Десятки, сотни таких потоков движутся сейчас по Москве. Никто их не направляет, но все они едины в своем устремлении;
— На Красную площадь!.. На Красную… Радости и ликованию нет конца. Победа! Сколько мечтали мы о ней, сколько крови пролили! И вот она пришла.
Дожили, увидели!
— Товарищи, вот они летчики-фронтовики!.. К нам тянутся сотни рук. Нас целуют, обнимают, подбрасывают вверх.
— Победа!.. Победа!..
…Через несколько дней попутным самолетом мы вылетели в Уфу.
Часть третья
В окне моем — небо
Глава первая
Со мной что-то случилось
Я открыл глаза и долго ничего не мог понять. Решительно ничего! И это не мудрено. Ведь за какое-то мгновение все вокруг меня так странно изменилось. Я снова закрыл глаза и затих, думая, что это дурной сон. Тот самый, который однажды мне уже снился!..
К сожалению, это был не сон. Значит, что-то произошло, если я здесь! Случилось что-то непоправимое! Где штурвал? Где приборы, кабина, второй пилот?.. Белые стены, высокий белый потолок, белые занавески на окнах… Что же произошло со мной?..
Решительно приподнимаюсь и пытаюсь встать. Несколько крепких рук бережно прижимают меня к подушке, я слышу чей-то строгий шепот:
— Не двигайтесь, пожалуйста, не двигайтесь! Вам это вредно. Вы понимаете?
Люди в белом… Я знаю, что они бывают рядом с нашим братом только в исключительных случаях. Что же все-таки произошло?
— Послушайте, где я нахожусь и что со мной? Чья-то прохладная, остро пахнущая медикаментами рука ложится мне на лицо;
— Мы вас очень просим… Не двигаться, не разговаривать. В вашем положении это совершенно недопустимо… — Но должен же я знать, где нахожусь!
— Вы, голубчик, во Львове.
— Львов! Значит, не долетели? Значит… Прохладная рука врача ложится на мои губы;
— Я запрещаю вам разговаривать. Вам нельзя волноваться. Взрослый человек, а не понимаете…
А мне теперь уже и самому не хочется разговаривать. Я, кажется, все понял: разбился! Этот ночной рейс стал последним в моей жизни… Но я не погиб вместе с другими? Как оказался здесь?..
Сутки назад на моей квартире на исходе ночи вдруг зазвонил телефон. Меня вызывали на аэродром.
— Срочное задание… Машина за вами уже вышла… Не задерживайтесь…
К подобным неожиданным звонкам я уже привык. И хоть война давно кончилась, жизнь моя по-прежнему была полна тревог и постоянного напряжения. На первый взгляд это будто бы ненормально, но если вдуматься, то ничего особенного в этом нет. Время еще беспокойное. Часть то и дело поднимают по тревоге. А я уже заместитель командира дивизии, спать много не положено…