— Раз люди говорят, значит, так оно и есть.
Ребята весело переглянулись.
— А вы кто будете? — спросила сестра.
— Мы пионеры из Чекмагуша. Идем по местам революционной и боевой славы, записываем воспоминания ветеранов, разыскиваем неизвестных героев, устанавливаем дружбу с местными пионерами… К вам пришли, чтобы попросить вас рассказать нам о Мусе Гарееве.
Взглянув на ребят, потом на меня, сестра ответила;
— Думаю, лучше всех о себе он расскажет сам.
— Но у нас нет его адреса, — говорит все тот же шустрый паренек.
— А зачем вам его адрес, если вы видите его самого, — взглянув в мою сторону, сказала ребятам моя сестра.
Пионеры заметно растерялись, а когда убедились, что их не разыгрывают, заторопились.
— Извините, мы к вам завтра зайдем, — заговорил все тот же шустрый паренек. — Сейчас в школе мы концерт устраиваем. Приходите, пожалуйста, послушать наш концерт.
Ребята ушли, а мы еще долго обсуждали приглашение пионеров.
Концерт уже подходил к концу, когда мы вошли в школу. На сцену выкатился все тот же конопатенький мальчишка и громко объявил;
— Товарищи! На наш вечер прибыл дважды Герой Советского Союза Муса Гайсинович Гареев. Для него мы повторим наш концерт…
Концерт был с песнями, плясками, стихами. Он мне запомнился особенно по песне, которую мы, летчики, очень любили:
Песня оказалась созвучной моему настроению и, когда я возвращался домой, тихонько напевал:
На следующий день ребята пришли к нам в гости. Потом другие группы пионеров из разных сел и городов стали посещать наш дом.
Как-то за завтраком сестра сказала мне:
— Плохо, что ты живешь в городе. Очень ты нужен здесь этим людям, мальчишкам…
— Предлагаешь мне уехать из города? — спросил я.
— Я пока ничего не предлагаю, но знаю, что здесь тебе было бы лучше… Особенно теперь…
Вот тогда-то и вспомнил я слова командира об этой самой точке опоры. А что, подумалось мне, разве я не нужен этим мальчишкам! Ведь им продолжать наше дело. И разве это не лучшая для меня опора?
…Небо на востоке начинает постепенно розоветь. Пахнущий созревающими хлебами степной ветер нежно касается веток старых яблонь и начинают они глухо шуметь листьями. Ко мне в кровать со свисающей ветки упало одно яблоко, затем другое! Встаю и с яблоками в руках иду к колодцу умываться.
Так хорошо свежее деревенское утро, терпкие земные запахи, студеная колодезная вода, которая наливает тело приятной, юношеской силой.
Пока дома спят, я обхожу всю деревню и возвращаюсь обратно. Всходит солнце, деревня медленно просыпается, начинает звенеть ведрами, скрипеть калитками, выгонять в стадо коров.
Люблю деревенские звуки, эту неторопливую суету жизни, ее запахи. Смотрю и вслушиваюсь. А в сердце снова и снова звучат слова песни о родной стороне:
Начинается день. На окраине деревни гулко рокочет мотор трактора. Разгоняя гусей, медленно по улице проехал грузовик…
В самом деле, быть может, мне надо остаться здесь? Окончательно решения еще не принял, но стало как-то легче на душе. В будущее я пока не осмеливаюсь далеко заглядывать, но чувствую, что оно не такое уж мрачное и беспросветное, как показалось.
Видя, что я мучаюсь без дела, сестра спросила:
— Ты, похоже, весь район уже исходил, а на своем участке еще не был, верно?
«Мой участок» находился через дорогу, напротив отцовского дома. Его выделил мне колхоз, когда в мае 1945 года приезжал я на побывку. В Москве у меня хорошая квартира, но земельный участок терпеливо дожидается меня. Колхозники обнесли его оградой. Только решись, и вскоре поднимется на нем добротный сосновый пятистенок с большими окнами, высокой покатой крышей, — не чета старому отцовскому.
Я хожу по участку, топчу дикие бурьянные заросли и вдруг направляюсь домой за лопатой. Данилка и Лиза идут со мной. Им очень интересно, что это я собираюсь делать там? Может, суслика откапывать? Его легче выгнать из норы водой! Так все деревенские мальчишки делают.
Видя, что меня совсем не интересуют суслики, дети спрашивают;
— Вы хотите перекопать весь участок?
— Попытаюсь.
— Ого, сколько! Сюда бы трактор! А то земля твердая, как камень.
— Ничего. Управлюсь сам.
— А можно помочь вам копать?
— Если хотите, пожалуйста, — соглашаюсь я. Увидев меня за таким занятием, жена всполошилась:
— Муса, в своем ли ты уме? С твоим больным сердцем нельзя этим делом заниматься!
— Ничего, я понемногу. Вместо зарядки. Зарос участок бурьяном, пустует земля, стыдно.
На следующее утро посмотреть мою работу пришел Багау Тимирханов. Долго ходил он вдоль ограды, подошел ко мне и будто в шутку спросил:
— Решил остаться у нас? Или аэродром твой в Таш Чишму переводят?
В глазах у старика светится добрая улыбка.
— Что вы, Багау-агай! Перекопаю участок, березок насажу. Красиво будет.
— Березки — хорошо, а яблони лучше. Посади яблони.
— А где саженцы купить можно?
— В Кушнаренково, на опытном участке. Я вспомнил, что начальником этого участка работает моя знакомая Лидия Николаевна Стрелева. Познакомился я с ней в Москве на сессии Верховного Совета СССР. Лидия Николаевна рассказывала о своих опытах по выведению морозостойкого сорта винограда, о работе по садоводству, приглашала меня к себе в гости. Я обещал ей заглянуть в Кушнаренково, да все не удавалось. Теперь наведаюсь к ней!
Землякам понравилась моя затея с садом. Помощников у меня в те дни было много. Но самыми активными были Данилка и Лиза. Они подносили саженцы, расправляли им корешки, опускали в жидкую глину, а затем в ямы. И то и дело спрашивали:
— Какой сорт?
— «Башкирская красавица». А это вишня, это смородина, крыжовник, — объяснял я ребятам…