Во всяком случае Лири выработал вполне определенную линию поведения. Вместо того чтобы проявить сдержанность и выждать, пока его апелляции рассматриваются судом, он стал проявлять еще больше активности. Он отбросил позу гонимого пророка — поскольку эта манера играть не давала больших преимуществ — и решил, раз уж тюрьмы все равно не миновать, доиграть последние акты драмы с огоньком и выдумкой.
Прошло время научных игр. Психоделическое движение играло теперь на юридическом и политическом поле, а это означало для умелого игрока, что у него есть возможность противостоять властям, затеяв новую игру в религию.
В конце сентября 1966 года Лири объявил, что он основывает психоделическую религию, отныне именуемую «Лига духовных открытий», аббревиатура которой звучала как ЛСД (LSD — League of Spiritual Discovery). Уж он-то знал, как выжать все возможное из прессы. Свое заявление он сделал на официальной пресс-конференции в Нью-йоркском рекламном клубе. «Как и все великие религии прошлого, мы пытаемся найти божественное откровение внутри человеческой души и выразить это откровение, посвятив свою жизнь восхвалению Господа и приумножению Его Славы, — вещал он журналистам, поспешно чиркающим в блокнотах. — Эти старые цели мы определяем в современной формуле — включиться, настроиться, выпадать».
Включись, настройся, выпадай. За несколько месяцев всем хиппи и большинству их родителей суждено было близко познакомиться с этим загадочным изречением, звучавшим как поговорка и осенившим Лири однажды под душем как этакий подарок подсознания. Но что она значила, особенно ее последняя часть — «выпадай»? Ральф Мецнер уговаривал Тима, что формула будет звучать лучше, если дополнить ее еще одним членом: «закинься, вырубись, выпадай и возвращайся». Но Тим просто смеялся над ним. «Ну да, вот что такое транс в вашем понимании», — говорил он, насмехаясь над недавним сближением Мецнера с ортодоксальной психологией. Нет, тройная формула означала в точности то, что Лири изложил в интервью, данном в нью-йоркскому рекламному клубу: «включиться» — означает выйти за пределы мирского стадного сознания и войти в контакт со множеством уровней божественной энергии, заложенных в человеческом сознании; «настроиться» — означает выразить и передать другим полученное откровение, всеми своими действиями распространяя вовне божественные Славу, Добро и Красоту; «выпадать» — значит спокойно, изящно и мягко отойти от суетных мирских обязательств и посвятить свою жизнь целиком поклонению и духовному исканию.
Закрывая пресс-конференцию, Лири объявил, что первое «публичное богослужение Лиги» состоится в тот же вечер, в нью-йоркском Ист-Виллидже, в театре «Виллидж». То, что Тим именовал богослужением, не походило ни на молитвенное собрание, ни на проповедь, ни на Кислотные тесты. Это была психоделическая мистерия, основанная на вольном переложении «Степного волка» Германа Гессе. Озаглавлена она была «Смерть Разума», и в главной роли Гарри выступал Ральф Мецнер. Почти все время спектакля его герой, типичный нью-йоркский невротик, либо просто лежал, либо дергался от боли, либо танцевал где-то за сценой, затерявшись в метафорических глубинах наркотического транса. Рокочущий низким басом барабан символизировал биение его сердца, а на экране вверху вспыхивали и проносились мелькающие образы его видений. Лири, одетый в белое, сидел перед сценой, монотонным речитативом повторяя классические наставления психоделического проводника в Иной Мир: «Расслабьтесь, плывите по течению, доверяйте своей божественности, доверяйте своим энергетическим процессам».
Премьера собрала восемьсот человек и принесла Лиге за один только этот вечер 2 400 долларов. Такая прибыль обратила на себя внимание агентов Голливуда и поговаривали уже о контракте на экранизацию.
Отзывы об этой мистерии были самые разнообразные. Журнал «Тайм» в своем театральном обзоре, посвятив этому зрелищу несколько строк, коротко резюмировал: «Религиозные трюки, таинственно жуткая потусторонняя музыка, сексуальные фантазии, но в целом все чересчур вычурно». Спектакль в «Виллидж» смотрел Эбби Хоффман, будущий основатель движения йиппи, а в те времена — нью-йоркский уличный политик марксистского направления. На него произвели сильное впечатление, как он выразился, «кармические способности Лири подавать товар лицом», но отнюдь не содержание мистерии. «Мы с Лири часто спорили, — позднее писал Хоффман. — Я убеждал его, что он создает группу блаженных, которым одна дорога — к самоуничтожению, а он в ответ только смеялся». Естественно, Хоффман пробовал ЛСД и, хотя он был не согласен с Тимом, что этот наркотик может покончить со всей несправедливостью на свете, был вынужден признать его ценность как средства сплотить людей: «Когда вы принимаете кислоту, это несколько отдаляет вас от тех, кто ее не принимает. Я и до сих пор не вполне доверяю людям, которые недостаточно открыты для того, чтобы испытать это переживание».
Роберт Антон Уилсон, тот самый репортер, что брал интервью у Тима в Миллбруке в его первые блаженные месяцы, посмотрев представление в Чикаго, был ошеломлен: «Это просто ужасно. Блестящий ученый стал второсортным мессией». Но потом Уилсон, который был тогда редактором «Плейбоя», позавтракал с Тимом и вынужден был изменить свое мнение: «Никогда еще он не был так полон жизни, счастлив, уверен в себе и не производил такого сильного впечатления. Чувство юмора у него проявлялось даже сильнее, чем прежде, и он нередко подшучивал над своей ролью гуру. Никто из нас не говорил об этом вслух, но и без слов было понятно, что во многом его нынешняя маска — это просто средство пропаганды той идеи, в которую он верил всей душой: широко и профессионально использовать ЛСД для перепрограммирования нервной системы с целью ускорить развитие интеллекта и расширить человеческое сознание, прежде чем мы успеем уничтожить себя самих и всю нашу планету».
По какому-то поводу Антон Уилсон в разговоре потревожил тень Вильгельма Рейха, некогда одного из самых блестящих учеников Фрейда и борца с предрассудками, окончившего свою жизнь в тюремной больнице штата Мэн после того, как навлек на себя гнев FDA. На Лири это сопоставление не произвело впечатления. «Ни на что, кроме массовой истерии и гонений, я и не рассчитываю, — сказал он Уилсону, — пока все, что я провозглашаю, не будет подтверждено и признано, пока это не станет затасканным трюизмом. Но к тому времени, надеюсь, я буду отстаивать какую-нибудь новую ересь и опять окажусь в пекле».
Пожалуй, самым суровым критиком «Смерти Разума» оказалась Дайана Триллинг, посетившая этот спектакль вместе с мужем Лайонелом. Репортер из «Нью-Йорк тайме», у которого был нюх на знаменитости, заметил их среди театральной публики и сравнил с «атеистами, посещающими религиозный обряд из социологического интереса… по [их] виду можно было заметить, что зрелище внушает им скуку и даже отвращение». Несмотря на это отвращение, ее отзыв об этом спектакле вполне достоин ее таланта; она подметила множество оттенков, которые другие упустили. В частности, она угадала под развязной манерой Лири чувство постоянной усталости. Это был «утомленный импресарио, утомленный учитель, утомленный Мессия»; он носил на себе «тусклые, но неизгладимые знаки роковой судьбы».
У Дайаны Триллинг было ощущение, что он уже не контролирует ход событий, несмотря на наигранно-оптимистические заявления о том, что «у него разработан целый план реформы». Лири-интеллектуалисчез, его сменилЛири-актер. «Когда он беретв руки микрофон, чувствуется, что этот микрофон — естественное продолжение его ослепленного страстью эго и что этот микрофон все более и более становится его опорой и поддержкой, его ролью, его незаменимым лекарством, его суррогатной личностью».
Но самые серьезные опасения у Дайаны Триллинг вызывало даже не обманчивое благозвучие монологов Лири — «они создают иллюзию связности, последовательности; кажется, что все это звучит достаточно разумно; но стоит только внимательно вслушаться, как смысл ускользает», — а качество последователей, которых он завлекал в свои сети: