Хаксли и Хаббард: английский принц и американская лягушка, тонкий диалектик и прямолинейный бизнесмен. Хаксли, что бормочет себе под нос «как интересно!», и старина Хаббард, который во всеуслышание заявляет «да чтоб я сдох!». Они были воистину странной парой и, естественно, искренне любили друг друга. Эл был хитрецом, любившим похвастать, что он «может все». Небольшие проблемы, вроде постоянной нехватки мескалина, решались немедленно. Хаббард не тратил впустую время и через надлежащие медицинские каналы выяснил, кто главные поставщики, и повел себя с ними так, что ему не отказали. Услышав об ЛСД в начале 1955-го, он связался с «Сандоз» и заказал сорок три ящика. И когда на канадской таможне груз задержали — у Эла не все было в порядке с бумагами, — «Сандоз» фактически выручил его, обеспечив необходимыми документами. Позже Хаббард хвастался, что он запасся большим количеством ЛСД, чем кто-либо другой в мире. Те, кто знали его, охотно в это верили. Поскольку Эл был заинтересован, то и вел дела как бизнесмен: а кто контролирует поставки, контролирует рынок.
Хаксли впервые попробовал ЛСД за несколько дней до Рождества 1955 года. Хаббард приехал тогда в Лос-Анджелес, чтобы руководить ЛСД-сессией для Хаксли и Джеральда. Джеральд, как обычно, слышал духов и внутренние голоса, в то время как Эл развлекался, пытаясь наладить телепатическую связь с окружающими. Эл с Осмондом уже занимались этим, но Олдосу это показалось глупым. «Если в будущем эксперименты пойдут, как два последних, у меня начнет возникать ощущение, что все это — просто глупое и бессмысленное ребячество», — писал он Осмонду. Но несмотря на недовольство Хаббардом, а в значительной степени именно благодаря Элу, Хаксли наконец прорвался из видимой реальности в то царство чистого единства, которым Джеральд наслаждался с первых дней экспериментов. Благодаря Элу Хаксли наконец вырвался из земли утконосов и валлаби.
Джеральд Хёд, Кристофер Ишервуд, Сэр Джулиан Хаксли Олдос Хаксли и Лайнус Полинг в Лос-Анджелесе 1960 год
Все признавали, что Хаббард, как бизнесмен, незаменим в качестве финансиста и дипломата, особенно когда необходимо иметь дело с различными правительственными бюрократами. Но кроме того, Хаббард обладал интуитивным ощущением Иного Мира, соперничая в этом даже с Джеральдом; фактически именно Эл первый изобрел способы, как переместить человека из одной части Иного Мира в другую. У него была своя система: он всегда держал под рукой набор определенных открыток и музыку. И это работало! Например, если вы, запутавшись в призраках патологического бессознательного, начинали впадать в панику, Эл любезно протягивал вам изображение прелестной маленькой девочки, заблудившейся в лесу. Внимательно вглядевшись в нее, вы обнаруживали в очертаниях облаков… ангела-хранителя! Глупо, но успокаивает. Совсем по-другому вы чувствовали себя, когда в кульминационный момент путешествия Эл вручал вам чистейший бриллиант и предлагал заглянуть на мгновение в его глубины. Бриллиант служил шлюзом. Пройдя сквозь него, вы оказывались в абсолютно другом месте. Позже, на пике своих возможностей, Хаббард фактически разработал целую систему, связанную с так называемой Долиной Смерти, которую он считал местом необычайной силы.
Эл Хаббард
Как и многое другое в этой истории, система Хаббарда не была уникальна. Сходите в любую библиотеку, и вы сможете отыскать там большой раздел монографий по антропологии. В них есть описания шаманских целительских ритуалов, в которых шаманы управляли целительным трансом с помощью определенных реплик и предметов, например, выдувая струю табачного дыма прямо в лоб больному аборигену. Но в условиях западной психотерапии это было уникально — уникально и незаконно. Однако Хаббарда абсолютно не заботило, что думают по этому поводу ученые. Единственной причиной, из-за которой он употреблял мескалин или ЛСД, была возможность достичь Блаженного Видения. Для Хаббарда это было связано с католицизмом, хотя он не страдал ортодоксальностью. Если передним оказывался методист, путешествие становилось методистским. Если православный — православным.
Хаксли поначалу скептически отнесся к сообщениям из Ванкувера о том, что Эл пробуждает Блаженное Видение в дантистах и адвокатах. Но в октябре 1955 года он вместе с молодым психотерапевтом Лаурой Арчер, которая вскоре стала его второй женой, решил попробовать технику Хаббарда. Потом он писал Осмонду: «проникновение за закрытую дверь было прямым осознанием… возникающего глубоко внутри ясного и четкого понимания Любви как первичного и основополагающего космического события. На словах это звучит как-то не так, немного фальшиво, и кажется пустой болтовней. Но факт остается фактом…»
Хаксли был ошеломлен, когда понял, что все его предыдущие эксперименты, описанные в «Дверях восприятия» и «Рае и Аде», были просто интересными аттракционами, «искушениями, попыткой вырваться из обычной действительности в ложную. Или в лучшем случае несовершенными, частичными переживаниями красоты и чистого знания». И это поднимало неприятный вопрос. Что было лучше — следовать дальше методике осторожных психологических экспериментов, вроде тех, что они предлагали Фонду Форда, или же Хаббард был прав — реальная ценность мескалина и ЛСД была в его удивительных способностях помогать в достижении мистического опыта? Описывая эту дилемму Осмонду, Хаксли писал:
По моему мнению, важно время от времени прерывать научные эксперименты и разрешать участникам идти собственной дорогой к мистическому Ясному Свету. Но, возможно, чередование экспериментирования и мистического видения было бы в психологическом отношении неосуществимо. Тот, кто однажды осознал первичность существования Любви, захочет ли возвратиться к экспериментированию на психологическом уровне?.. Я считаю, открытие Двери мескали-ном или ЛСД является слишком драгоценной возможностью, высочайшей привилегией, чтобы пренебречь ею ради чисто научного опыта. Научные эксперименты, конечно, должны быть, но было бы неправильным, если, кроме них, ничего не будет.
Благодаря методике Хаббарда у Хаксли начали зарождаться новые вопросы. Нельзя ли использовать эти новые преобразователи сознания, чтобы стимулировать тонкие, но коренные изменения в том способе, каким «сообразительная обезьяна» воспринимает действительность? То есть, если вы правильно подберете группу людей, из лучших и самых влиятельных представителей общества, дадите им со всеми предосторожностями ЛСД или мескалин и сделаете все возможное, чтобы помочь им достигнуть Ясного Света, — какое влияние это окажет на культуру? Что будет, если свет и чистота Иного Мира сойдут на землю… Это было привлекательным предположением, и чем больше Олдос думал об этом, тем более убеждался, что оно не так уж и надуманно. Если действовать осторожно, не предпринимая таких шагов, которые могли бы испугать обывателя.
Но сначала надо было решить один практический вопрос «Название для этих наркотиков — целая проблема», — писал он Осмонду. Их нельзя было назвать ни психомиметиками, ни галлюциногенами, ни любым другим из уже известных имен. Нужно было что-то полностью новое. Просмотрев словарь Лиддела и Скотта, Олдос почувствовал, что он нашел достойное имя: Phanerothyme, что означало «делать душу видимой». Он приложил к письму следующую эпиграмму:
Однако Хамфри не очень понравился phanerothyme и он создал собственное слово, психоделики, и послал Олдосу в ответ другой стишок: