– А, вот и ты, – он гадко рассмеялся, рывком вытянул девушку из-под стойки и сразу же приставил пистолет к ее виску. Таня поняла, что попытаться вырваться и сбежать у нее не получится.
Заломав ей руки за спину, немец потащил ее на улицу, где их уже ждал «черный ворон». Точно такая же вторая машина, которую заметила вдалеке Таня, уже заворачивала за угол, унося с собой ее дядю. Таню же зашвырнули в машину, больно сковав запястья ледяными наручниками и засунув в рот какой-то тряпичный кляп. Рядом с ней еще уселись двое солдат, зажав ее между собой; в бок Тане сразу же уперлось дуло одной из винтовок.
Глядя на дом на Энгельса, где она жила в последнее время, Таня понимала, что видит это место в последний раз. На душе у нее было гадко из-за того, что так и не успела объясниться с Максом, что так и не помирилась с мамой.
***
Таня сидела на холодном каменном полу Богатяновской и смотрела в узкое зарешеченное окошко, за которым тихо падал снег. В этой камере она уже вторые сутки на воде и хлебе, который ей давали только по утрам. Позади – два допроса, один жестче другого. Завтра, а точнее, сегодня днем будет еще один – последний. Таня точно знала, что третий допрос будет последним – смысл им держать ее, если она не выдаст информацию. Также она знала, что будет после него – их соберут во дворе и расстреляют, как это делали здесь каждый день по утрам.
«Как же ужасно складывается, – думала она, смотря на белое окно. – Я поймана, дядя Миша – тоже. Я не знаю, что произошло с братом и Игорем. Хотя, если бы и они были у них в руках, то меня бы начали запугивать ими на допросах… И у меня здесь только один выход – быть расстрелянной. Даже если я и расскажу им всю информацию, что знаю, сдам своих, то это не спасет меня – меня точно также расстреляют, ведь немцы не любят предателей. И никто меня не спасет… Удивительно, как все-таки не вовремя уехали Ридели… Почему именно сейчас? Не через неделю, через несколько дней, а именно сейчас? Хотя, к чему теперь уж эти вопросы… Я пропала. Жаль, что с мамой так и не помирилась».
Таню от ее мыслей отвлек звук голос других девушек, что сидели в другом углу пустой камеры. Те, переплетая косы, косо смотрели на нее и смеялись. Но Таня, не обращавшая на них до этого никакого внимания, все-таки посмотрела в их сторону. От их трепа у нее заболела голова.
– О, да вы взгляните только на нее, – начала одна из них. – Ну что, как живется? А ведь бар для этих уродов открыла, прислуживала им, пользовалась положением… И каково тебе теперь, а?! Получила за все, да?
Таня лишь смерила ее презрительным взглядом. «Легко тебе вот так вот трепаться, – думала она, глядя на взбалмошную блондинку, – ты-то не знаешь всей правды. Побывала бы ты в моей шкуре».
– Что, теперь тебе эти свиньи не кажутся такими хорошими? – продолжала та. – Теперь, небось, сидишь и ждешь, что тебя придет кто-нибудь и спасет? Нет, поделом тебе! Эти твои фрицы попользовались тобой и бросили, а своим ты теперь и подавно не нужна.
Девушка осыпала ее потоком отборной брани, но Таня, отвернувшись от нее, не пожелала слушать всего этого. Кто она для них? Всего лишь девушка, которая увивалась за немцами. Они ведь не знают, ради чего она все это делала, не знают, что она была с Юговым от начала и до конца.
– То ли дело Зима! – блондинка перешла на крик. – Чего она только не делала!.. И все ради того, чтобы выгнать эту сволочь из нашей страны. Чего стоит один ее поджог Биржи! А ты… А ты что сделала, чтобы хоть как-то приблизить день победы? Чертова немецкая подстилка!..
Эта блондинка была готова еще очень долго вот так вот ругать Таню. Ее подруги, искоса поглядывая на нее, позволяли отпустить в ее сторону пару нелицеприятных слов, оставляя главное слово за своей «начальницей».
Но конец этому гомону все-таки пришел. Тяжелая металлическая дверь загрохотала, из-за нее послышался недовольный крик немца.
– Если ты сейчас же не закроешь рот, то я застрелю тебя, – пообещал он.
Все девушки, включая эту блондинку, которая, кажется, сорвала себе голос, крича на Таню, замолчали и забились в свой угол, тихо перешептываясь о чем-то друг с другом.
Таня, еще больше отвернувшись от них, сложила руки на груди и задумалась. А она и не знала, что о партизанке с позывным «Зима» так много знают в городе. Она бы никогда и не подумала, что есть люди, кроме самих Юговцев, которые знают о ней.
День прошел для девушки слишком незаметно. Смотря в уже потемневшее окно, она мысленно возвращалась к тому, что скоро за ней придут и поведут на очередной допрос. А ей не хотелось не то что идти куда-то, а вообще двигаться. Даже дышать не хотелось. У нее болело все тело, рана на щеке сильно саднила, поэтому Тане не хотелось совершать вообще никаких телодвижений.