Один из высунувшихся что-то сказал и полез вниз. Оставшийся сразу скрылся.
Другого такого случая могло и не представиться. Орловский чуть дотронулся до бородача рукой и бесшумной тенью скользнул вперед.
Он не сомневался, что перед ним бандит. Элементарная логика подсказывала, что никто не станет оставлять паровоз без охраны, и потому церемониться Георгий не стал.
Бить штыком в спину своего, русского, все-таки показалось не совсем честно, поэтому Орловский пустил в ход приклад.
Налетчик завалился без вскрика. Георгий быстро перекинул винтовку за спину, вытащил из-за пояса упавшего здоровенный «Смит и Вессон» и в три приема поднялся на паровоз.
В будке было четверо. Двое, стоявших ближе к тендеру, судя по одежде, были машинистами, двое остальных, при оружии, обмотанные пустыми пулеметными лентами (опять – зачем?), явно принадлежали к станционной банде.
Оба охранника стояли спокойно, видимо, были уверены, что это возвращается их товарищ. Поэтому появление Орловского для них было полнейшей неожиданностью.
– Руки!
Орловский чуть отступил в сторону, давая возможность Курицыну подняться следом.
Один из бандитов, совсем молодой, медленно стал выполнять приказание. На его лице отчетливо читался испуг не ожидавшего подвоха человека.
Зато второй проявил неожиданную прыть. В правой опущенной руке он держал маузер и одним движением вскинул грозное оружие.
Деваться в тесном пространстве было некуда, пытаться обезоружить противника – некогда. Оставалось одно.
«Смит и Вессон» с громоподобным шумом выплюнул кусок свинца.
Пуля отбросила бандита, он врезался в какие-то рычаги и безжизненным мешком рухнул под ноги.
Глаза молодого расширились от ужаса. Ожидание своей очереди привело беднягу в ступор, однако тратить на него патрон Орловский не стал.
– Машинисты? – коротко осведомился Георгий у двоих, стоявших в сторонке.
– Да.
– Тогда поехали. Да побыстрее, пока сюда не набежало всяких доброхотов.
Мужчины послушно шагнули к своим рычагам, но один выдохнул:
– Ничего не получится. Стрелка.
– Что – стрелка?
– Они входную стрелку перевели в тупик.
– Да переведу я вам вашу стрелку! Поехали! Иван Захарович, присмотри за молодым.
Орловский протянул Курицыну револьвер, гораздо более удобный в помещении, чем трехлинейка, а сам выглянул наружу.
Как он и ожидал, на звук выстрела со станции, пока не особо торопясь, двигалось несколько человек.
– Пошевеливайтесь, мать вашу!
Словно отзываясь на призыв, паровоз послушно дернулся и медленно двинулся вперед.
Орловский повис на ступеньках, ожидая приближения стрелки.
Сзади что-то закричали, и самый нетерпеливый выстрелил в сторону удаляющегося паровоза.
Потом стрелять стали все. Патронов бандиты явно не жалели, и выстрелы грохотали один за другим.
С крыши станционного здания ударил пулемет, и пули горохом застучали по тендеру.
Орловский продолжал стоять спокойно, словно был заговорен от свинца.
Так продолжалось недолго. Паровоз уменьшил скорость, почти встал. Георгий обернулся, убедился, что до преследователей не меньше шестидесяти саженей, и спрыгнул на насыпь.
Он шел не сгибаясь, считая ниже своего достоинства обращать внимание на пролетающую мимо смерть.
Плавный перевод стрелки, теперь убедиться, что рельсы соединились как надо… Порядок!
Орловский махнул рукой. Паровая махина сразу тронулась, пошла ему навстречу, и Георгию осталось лишь вскочить на проплывавшую мимо ступеньку.
– Ходу!
Приказание было явно излишним. Машинисты были напуганы сильнее своего нежданного пассажира и сейчас старались вовсю.
Паровоз запыхтел сильнее, стал заметно увеличивать скорость.
Орловский еще раз выглянул наружу, потом не спеша достал очередную крученку и, прикуривая, небрежно заметил:
– А стреляют, между прочим, хреново.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Город действовал угнетающе. Дело было даже не в убитых, которых из-за наступающей ночи пока не могли похоронить. К мертвецам и смерти привыкли еще на великой войне. Хотя, конечно, мирные обыватели и солдаты – вещи все-таки разные. Но и подобных трагедий успели повидать достаточно, чтобы своей немыслимостью еще одна могла перевернуть души. Разве что масштаб здесь был несколько больше. Вместо села или деревни – целый уездный городок, похоже вырезанный подчистую.
Эта ли насильственная смерть, соединенная с массовым ограблением, или нечто другое, но над Кутехином словно собралась недобрая туча и с наступлением темноты грозила окончательно пасть на вымершие улицы. Будто неприкаянные души горожан никак не могли покинуть свои места и витали неподалеку, неслышно и в то же время странно ощутимо стеная о своей жестокой судьбе. Кладбище тоже излучает над собой некие флюиды, однако там они ослаблены постепенностью и временем.
Атмосфера насквозь была пропитана сгущенным злом пополам с людскими страданиями, и даже те из отряда, кто давно распрощался с молодостью, чувствовали себя детьми, окруженными материализовавшимся миром жестоких колдовских преданий. Этому способствовали и рассказы разведчиков о встрече с матросом и его странных способностях. Аргамаков всерьез подумал, не запретить ли кавалеристам рассказывать об увиденном, однако слухи уже начали свой путь, и остановить их было невозможно.
– Что вы думаете по этому поводу, Павел Петрович?
Барталов как раз подошел к сидевшему в компании нескольких офицеров командиру.
– Простите? – не понял вопроса доктор.
– Я имею в виду рассказ Курковского и его подчиненных, – уточнил Аргамаков.
– Ах, это…
Собравшиеся ждали от Барталова скептической улыбки ученого человека, но Павел Петрович был совершенно серьезен.
– Я уже задумывался о случившемся, лишь непосредственные обязанности меня несколько отвлекли. – Доктор долго искал хоть у кого-нибудь из жертв бандитов малейшие признаки жизни. – В сущности, у меня есть лишь два объяснения. Первое – разведчики имели дело с гипнотизером-самородком чудовищной силы. У человека врожденный талант, а тут сложились обстоятельства, некий толчок, и он пробудился, пробился наружу. Это, так сказать, объяснение материалистическое, не противоречащее науке.
Доктор благодарно принял от Лиденера верченую папиросу, глубоко затянулся ароматным дымом и продолжил:
– А второе… Второе, признаться, отдает откровенной мистикой, и я бы сам ни за что не поверил в него еще месяц назад. Не знаю, как вы, господа. Объяснение это заключается в том, что наш неведомый противник, так сказать, колдун.
– Кто? – невольно переспросил Сторжанский.
– Колдун, – скрестив руки поверх выделяющегося живота, повторил доктор. – Маг, волшебник, чародей, можете называть как угодно.
В принципе, после всего виденного это предположение не удивило собравшихся. Было несколько странно, что оно прозвучало из уст доктора, всегда бывшего убежденным материалистом, и только. Каждому из офицеров приходило в голову нечто подобное, и каждый гнал эти мысли прочь, как нарушающие незыблемость мира. Хотя что тут осталось нарушать?
– Видите ли, господа, мы с моими коллегами и священниками только что занимались убитыми. Так вот, на многих телах нет никаких ран, будто смерть их, так сказать, наступила без всяких видимых причин.
– Может, задушили?
– Никаких следов в районе горла у них тоже нет, как нет и вообще сколько-нибудь значительных синяков. На известные болезни это непохоже, нет никаких признаков массовой инфекции. Такое впечатление, что эти люди просто взяли и умерли по некому приказу. Не все, там много и убитых, но все же…
– Какие-то странные вещи вы говорите, Павел Петрович. – Сторжанский старательно раскурил трубку и пустил дым в седые усы. – Словно мало нам всего случившегося, и надо добавить ко всем бедам откровенное колдовство. И как с ним прикажете бороться?