А на расстоянии трех-четырех ружейных выстрелов от опустевшего плоскогорья, откуда уехали предводители шуанов, происходила одна из тех сцен, которые в те времена нередко случались на больших дорогах. За околицей деревушки Пелерины, в небольшой ложбинке, Хватай-Каравай и Крадись-по-Земле снова остановили дилижанс. Оказав слабое сопротивление, Купьо слез с козел. Безмолвный пассажир, которого шуаны извлекли из угла кареты, очутился на коленях в зарослях дрока.
— Ты кто? — спросил у него Крадись-по-Земле зловещим тоном.
Путешественник молчал. Хватай-Каравай ударил его прикладом ружья и повторил вопрос.
— Я бедный человек, Жак Пино, торгую полотнами, — сказал он тогда, бросив взгляд на Купьо.
Купьо отрицательно покачал головой, полагая, что этим не нарушает своего обещания. Этот знак воодушевил Хватай-Каравая — он прицелился в путешественника, а Крадись-по-Земле грозно и решительно заявил ему:
— Не прикидывайся бедняком, ты слишком толстый. Если ты еще раз заставишь нас спросить твое настоящее имя, мой друг Хватай-Каравай одним выстрелом заслужит уважение и благодарность твоих наследников... Кто ты? — добавил он.
— Я д'Оржемон из Фужера.
— Ага! — воскликнули оба шуана.
— Это не я назвал вас, господин д'Оржемон, — сказал Купьо. — Пресвятая дева свидетельница, я честно защищал вас.
— Ну, раз вы д'Оржемон из Фужера, — иронически-почтительно сказал Крадись-по-Земле, — мы вас оставим в полном покое. Но так как вас нельзя назвать ни добрым шуаном, ни настоящим синим — хоть вы и купили земли жювинийского аббатства, — то вы нам заплатите выкуп, — добавил шуан, делая вид, что пересчитывает по пальцам своих товарищей. — Вы заплатите нам триста экю по шести франков. Нейтралитет стоит таких денег.
— Триста экю по шести франков! — хором повторили несчастный банкир, Хватай-Каравай и Купьо, но все с различными интонациями.
— Что вы, дорогой мой! — сказал д'Оржемон. — Ведь я разорен. Эта чертова Республика объявила принудительный заем в сто миллионов франков; меня обложили на огромную сумму, и я остался без гроша.
— Сколько же потребовала с тебя твоя Республика?
— Тысячу зкю, дорогой мой, — ответил с жалобным видом банкир, надеясь получить скидку.
— Вот какие большие деньги выхватывает у тебя твоя Республика на принудительный заем! Сам видишь, что с нами тебе будет выгоднее: наше правительство дешевле. Триста экю — разве это слишком много за твою шкуру?
— Где мне их взять?
— У себя в сундуке, — сказал Хватай-Каравай. — Да смотри, чтобы экю были полновесные, а не то мы убавим тебе весу на огне.
— Где же я должен заплатить вам?
— Твой фужерский загородный дом недалеко от фермы Жибари, а там живет мой двоюродный брат Налей-Жбан, иначе говоря — Сибо Большой; передай ему деньги, — сказал Хватай-Каравай.
— Это не по правилам! — воскликнул д'Оржемон.
— А нам какое дело! — ответил Крадись-по-Земле. — Помни, что, если в течение двух недель ты не принесешь денег Налей-Жбану, мы заглянем к тебе ненадолго и вылечим твои ноги от подагры, если у тебя подагра. А ты, Купьо, — продолжал он, обращаясь к вознице, — будешь теперь называться «Вези-Добро».
С этими словами оба шуана ушли; путешественник снова сел в карету, и кучер, настегивая лошадей кнутом, погнал их к Фужеру.
— Будь у вас оружие, — сказал Купьо, — мы бы получше могли защищаться.
— Дуралей! У меня вот тут десять тысяч франков, — возразил д'Оржемон, показывая на свои грубые башмаки. — Разве можно защищаться, когда имеешь при себе такую сумму!
Вези-Добро почесал за ухом и обернулся назад, но оба его новых товарища уже скрылись из виду.
Отряд Юло ненадолго задержался в Эрне, чтобы сдать раненых в госпиталь этого городка; затем республиканцы отправились дальше и без всяких злополучных помех прибыли в Майенну. На следующий день командир мог разрешить свои сомнения относительно маршрута почтового дилижанса, ибо уже с утра горожане узнали, что дилижанс ограблен. Через несколько дней власти прислали в Майенну достаточное количество новобранцев-патриотов, чтобы Юло мог пополнить свою полубригаду. Вскоре вслед за этим пронеслись малоутешительные слухи: мятеж вновь охватил все те местности, которые в последнюю войну шуаны и вандейцы сделали главными его очагами. В Бретани роялисты завладели Понторсоном, чтобы получить доступ к морю; они захватили также городок Сен-Джемс, находившийся между Понторсоном и Фужером, и, видимо, решили временно обратить его в свой плацдарм — средоточие складов и центр военных операций. Оттуда они могли безопасно сноситься с Нормандией и Морбиганом. Второстепенные вожаки разъезжали по трем этим провинциям, стараясь поднять сторонников монархии и добиться объединенных действий. Эти происки совпадали с вестями из Вандеи — там весь край мутили подобные же интриги, которыми руководили четыре известных роялиста: аббат Верналь, граф де Фонтэн, де Шатильон и Сюзане. Рассказывали, что шевалье де Валуа, маркиз д'Эгриньон и господа Труавиль стали их союзниками в департаменте Орн. Руководителем всего широкого плана операций, которые развертывались медленно, но грозно, действительно был Молодец — такое прозвище дали шуаны маркизу де Монторану со времени его высадки во Франции. Сведения, сообщенные Юло министрам, были совершенно верными. Авторитет предводителя, присланного из-за границы, тотчас получил признание. Маркиз приобрел большую власть над шуанами, старался внушить им подлинную цель войны и убедить, что их жестокости позорят благородное дело, которое они предприняли. Смелый характер, мужество, хладнокровие, способности этого молодого вельможи пробудили надежды врагов Республики и так разожгли мрачную экзальтацию в этих округах, что даже наименее ревностные содействовали теперь подготовке событий, которые могли иметь решающее значение для свергнутой монархии. Юло не получал из Парижа никакого ответа на свои многократные запросы и рапорты. Это странное молчание, несомненно, свидетельствовало о каком-то новом кризисе революции.
— Может быть, у них там в правительстве, так же как и в казне, пустое место, и все наши ходатайства напрасны, — говорил старый командир полубригады своим друзьям.
Но вскоре распространились вести о неожиданном возвращении генерала Бонапарта и событиях 18 брюмера. Командиры войск Западной Франции поняли тогда молчание министров. Это лишь усилило нетерпеливое желание офицеров избавиться от тяготившей их ответственности, и они с любопытством ждали, какие меры примет новое правительство. Узнав, что генерал Бонапарт стал первым консулом Республики, военные горячо обрадовались, — впервые видели они одного из своих у кормила власти. Франция встрепенулась, полная надежды: молодой генерал был ее кумиром. Энергия нации возродилась. Столица, утомленная мрачным своим унынием, предалась празднествам и удовольствиям, которых она так долго была лишена. Первоначальные мероприятия консула нисколько не уменьшили надежд и совсем не испугали Свободу. Первый консул обратился с прокламацией к жителям Западной Франции. Эти красноречивые воззвания к нации, так сказать, изобретенные Бонапартом, произвели в те годы патриотизма и чудес поразительное действие. Голос его прозвучал в мире как голос пророка, ибо каждое его воззвание неизменно подтверждалось победой.
«Французы!
Нечестивая война вторично охватила западные департаменты.
Мятеж подняли изменники, продавшиеся англичанам, или разбойники, которые ищут поживы в гражданских распрях и безнаказанности своим злодеяниям.
Таких людей правительство не обязано щадить или разъяснять им свои принципы.
Но есть граждане, дорогие своей отчизне, мятежники лишь хитростями совратили их; этих граждан необходимо просветить и открыть им истину.
Были изданы и применены несправедливые законы. Граждан встревожили акты произвола, посягавшие на их безопасность и свободу совести; повсеместно многим гражданам нанесли удар необоснованным занесением их в списки эмигрантов; словом, были нарушены великие основы общественного порядка.
Консулы объявляют, что в силу конституции, гарантирующей свободу вероисповедания, будет выполнен закон от 11 прериаля III года, предоставляющий гражданам право пользования зданиями, предназначенными для отправления религиозных культов.