Заметив молодую даму, аббат Гюден отошел на несколько шагов и вступил с нею в разговор. Хватай-Каравай проворно открыл сундук в дилижансе и с дикой радостью показал всем мешок, судя по форме его наполненный свертками с золотыми монетами. Он не стал медлить с дележом добычи. Каждый шуан получил от него свою долю, и раздел был произведен с такой точностью, что не вызвал ни малейшей ссоры. Затем Хватай-Каравай подошел к молодой даме и священнику и протянул им около шести тысяч франков.
— Могу я со спокойной совестью взять эти деньги, господин Гюден? — спросила молодая дама, чувствуя потребность в чьем-то разрешении.
— А как же иначе, сударыня? Разве церковь не одобрила некогда конфискацию имущества у протестантов? И тем более это дозволительно в отношении революционеров — богоотступников, разрушителей храмов и гонителей религии.
Аббат подкрепил эту проповедь личным примером, без церемоний приняв своего рода десятину[16], которую принес ему Хватай-Каравай.
— К тому же, — добавил он, — я могу теперь отдать все свое достояние на защиту бога и короля: мой племянник ушел к синим!
Купьо плакался, что он разорен.
— Иди к нам, — сказал Крадись-по-Земле, — тогда и ты получишь долю.
— Но если не будет следов нападения, подумают, что я нарочно дал себя ограбить.
— Ну, за этим дело не станет! — сказал Крадись-по-Земле.
Он подал знак, и тотчас ружейный залп изрешетил тюрготину. При этом нежданном обстреле старый экипаж издал такой жалобный звук, что суеверные по природе шуаны попятились от страха. Но Крадись-по-Земле приметил, что в уголке кузова поднялось и снова спряталось бледное лицо молчаливого пассажира.
— А у тебя, оказывается, еще одна наседка в курятнике? — шепотом спросил у Купьо Крадись-по-Земле.
Хватай-Каравай, поняв вопрос, многозначительно подмигнул ему.
— Да, — ответил возница, — но если вы хотите меня завербовать в свою компанию, позвольте мне целым и невредимым довезти этого славного человека до Фужера. Я обещал ему это именем святой Анны Орейской.
— А кто он такой? — спросил Хватай-Каравай.
— Этого не могу сказать, — ответил Купьо.
— Ну, пускай везет, — сказал Крадись-по-Земле, подтолкнув Хватай-Каравая локтем. — Он ведь поклялся святой Анной Орейской. Надо ему сдержать обещание.
— Только вот что, — продолжал шуан, обращаясь к Купьо, — не очень быстро спускайся с горы, мы тебя нагоним. Дело есть, хочу посмотреть морду твоего пассажира, а тогда мы дадим ему пропуск.
В эту минуту послышался топот лошади, мчавшейся галопом, все ближе и ближе к горе, Вскоре появился молодой вождь шуанов. Дама проворно спрятала за спину мешочек, который держала в руке.
— Вы можете спокойно взять эти деньги, — сказал молодой человек и отвел ее руку из-за спины. — Вот вам письмо, я нашел его в почте, ожидавшей меня в Виветьере, — письмо от вашей матушки.
Он посмотрел на шуанов, возвращавшихся в лес, на дилижанс, спускавшийся в долину Куэнона, и добавил:
— Как я спешил, а не успел вовремя! Дай бог, чтобы мои подозрения оказались ошибочными...
— Это деньги бедной моей матушки, — воскликнула дама, когда она распечатала письмо и прочла первые строчки.
Из лесу донесся приглушенный смех. Молодой вождь не мог удержаться от улыбки, глядя на даму: она все еще держала в руке мешочек — доставшуюся ей долю от грабежа ее собственных денег.
Она и сама засмеялась:
— Ну, слава богу, маркиз. На этот раз я вышла сухой из воды.
— Как вы легкомысленны во всем, даже в угрызениях совести, — сказал молодой человек.
Она покраснела и взглянула на маркиза с таким искренним смущением, что это обезоружило его. Аббат вежливо, но довольно холодно возвратил ей только что полученную «десятину» и направился вслед за молодым вождем к окольной дороге, по которой тот приехал. Прежде чем присоединиться к ним, дама знаком подозвала Крадись-по-Земле. Тот подошел.
— Теперь устройте засаду перед Мортанью, — тихо сказала она. — Я узнала, что синие не сегодня завтра отправят в Алансон на подготовку к войне большую сумму звонкой монетой. Я оставляю твоим товарищам сегодняшнюю добычу, но при условии, что они возместят мне убыток. Только смотри, чтобы Молодец не знал, для чего вы туда отправляетесь: он может воспротивиться. Но в случае такой беды я постараюсь умилостивить его.
— Сударыня, — сказал маркиз, когда она села на лошадь позади него, предоставив свою лошадь аббату, — из Парижа мне пишут, чтобы мы были настороже: Республика намерена бороться с нами хитростью и предательством.
— Что ж, это не так глупо, — ответила она. — У этих людей бывают довольно удачные идеи. Я могу принять участие в такой войне и найти в ней достойных противников.
— Разумеется! — воскликнул маркиз. — Пишегрю советует мне быть очень разборчивым и осторожным во всякого рода знакомствах. Республика оказывает мне честь, полагая, что я страшнее всех вандейцев, вместе взятых; она рассчитывает захватить меня, воспользовавшись моими слабостями.
— Неужели вы станете остерегаться и меня? — спросила она и рукой, которой держалась за него, тихонько похлопала его по груди у сердца.
— Как вы можете это думать, сударыня? — возразил он, повернув к ней голову; она поцеловала его в лоб.
— Стало быть, — заговорил аббат, — полиция Фуше для нас опаснее летучих батальонов и контршуанов.
— Совершенно верно, ваше преподобие.
— Ах, так! — воскликнула дама. — Фуше, стало быть, собирается подослать к нам женщин! — И после краткой паузы добавила грудным голосом: — Буду ждать их.
А на расстоянии трех-четырех ружейных выстрелов от опустевшего плоскогорья, откуда уехали предводители шуанов, происходила одна из тех сцен, которые в те времена нередко случались на больших дорогах. За околицей деревушки Пелерины, в небольшой ложбинке, Хватай-Каравай и Крадись-по-Земле снова остановили дилижанс. Оказав слабое сопротивление, Купьо слез с козел. Безмолвный пассажир, которого шуаны извлекли из угла кареты, очутился на коленях в зарослях дрока.
— Ты кто? — спросил у него Крадись-по-Земле зловещим тоном.
Путешественник молчал. Хватай-Каравай ударил его прикладом ружья и повторил вопрос.
— Я бедный человек, Жак Пино, торгую полотнами, — сказал он тогда, бросив взгляд на Купьо.
Купьо отрицательно покачал головой, полагая, что этим не нарушает своего обещания. Этот знак воодушевил Хватай-Каравая — он прицелился в путешественника, а Крадись-по-Земле грозно и решительно заявил ему:
— Не прикидывайся бедняком, ты слишком толстый. Если ты еще раз заставишь нас спросить твое настоящее имя, мой друг Хватай-Каравай одним выстрелом заслужит уважение и благодарность твоих наследников... Кто ты? — добавил он.
— Я д'Оржемон из Фужера.
— Ага! — воскликнули оба шуана.
— Это не я назвал вас, господин д'Оржемон, — сказал Купьо. — Пресвятая дева свидетельница, я честно защищал вас.
— Ну, раз вы д'Оржемон из Фужера, — иронически-почтительно сказал Крадись-по-Земле, — мы вас оставим в полном покое. Но так как вас нельзя назвать ни добрым шуаном, ни настоящим синим — хоть вы и купили земли жювинийского аббатства, — то вы нам заплатите выкуп, — добавил шуан, делая вид, что пересчитывает по пальцам своих товарищей. — Вы заплатите нам триста экю по шести франков. Нейтралитет стоит таких денег.
— Триста экю по шести франков! — хором повторили несчастный банкир, Хватай-Каравай и Купьо, но все с различными интонациями.
— Что вы, дорогой мой! — сказал д'Оржемон. — Ведь я разорен. Эта чертова Республика объявила принудительный заем в сто миллионов франков; меня обложили на огромную сумму, и я остался без гроша.
— Сколько же потребовала с тебя твоя Республика?
— Тысячу зкю, дорогой мой, — ответил с жалобным видом банкир, надеясь получить скидку.
— Вот какие большие деньги выхватывает у тебя твоя Республика на принудительный заем! Сам видишь, что с нами тебе будет выгоднее: наше правительство дешевле. Триста экю — разве это слишком много за твою шкуру?
— Где мне их взять?
— У себя в сундуке, — сказал Хватай-Каравай. — Да смотри, чтобы экю были полновесные, а не то мы убавим тебе весу на огне.
— Где же я должен заплатить вам?
— Твой фужерский загородный дом недалеко от фермы Жибари, а там живет мой двоюродный брат Налей-Жбан, иначе говоря — Сибо Большой; передай ему деньги, — сказал Хватай-Каравай.