Мои глаза переместились влево, встретившись с угловатым профилем, обрамлённым черными волосами, которые липли к бледной шее. Миндалевидные глаза смотрели поверх высоких скул, сосредоточившись на дороге. У него уже проступала лёгкая щетина. Пятнышки знакомой на вид коричневатой субстанции покрывали его рубашку. Ещё больше этого вещества окрашивало его руку и плечо, которое бугрилось под грубой самодельной повязкой.
Почувствовав мой взгляд, он повернулся. Его глаза казались холодными даже в лучах утреннего солнца.
Я попыталась поднять ладонь…
… и движение моей руки резко остановилось.
Я добрую минуту таращилась на наручники прежде, чем реальность отложилась в моем сознании. Затем я посмотрела на свои лодыжки и обнаружила, что они перевязаны жёстким пластиком наподобие тех фиксаторов, которые используют в популярных полицейских реалити-шоу.
Откинувшись назад, я использовала свой вес, чтобы попытаться сдвинуть единственный предмет, на который я, кажется, могла повлиять — а именно пластиковый подлокотник. Когда тот остался прочно прикреплённым к двери, я снова взглянула на мужчину, заметив, как пристально он на меня смотрит.
Я перевела выражение его лица как безразличную озадаченность.
Он не попытался остановить меня, пока я продолжала испытывать границы своей подвижности. Все моё тело болело; я чувствовала себя так, будто у меня похмелье от текилы в сочетании с раскалывающей голову мигренью. Я чувствовала себя слабой, голодной, меня тошнило, голова слегка кружилась. Я также чувствовала себя странно уязвимой, даже под пахнущим собакой одеялом, которое кто-то — наверное, он — набросил на мои ноги и нижнюю часть туловища.
Я все ещё была одета в то же, в чем ходила на работу.
Моё горло болело. Мне безумно хотелось пить. Моя шея затекла от того, что я спала, привалившись к дверце машины. В приступе какой-то размытой паники я подумала о маме. Я снова завозилась с подлокотником на дверце, помедлив лишь тогда, когда головная боль расцвела жарче, заставляя меня замереть.
Я постаралась думать сквозь боль, задаваясь вопросом, сумею ли я воззвать к его здравому смыслу.
— Я тебя слышу, — проинформировал он меня ровным тоном. Он повернулся, уставившись на меня этими стекловидными глазами. — Ты же знаешь это, верно?
Его слова встряхнули меня. Я забыла о немецком акценте.
Я также забыла его слова о том, что он видящий.
Он поёрзал на сиденье, словно ему было некомфортно.
— Не заставляй меня снова тебя вырубать. Я предпочёл бы этого не делать. Нам нужно обсудить кое-какие вещи.
Я посмотрела в окна, подавляя глубинную панику.
Я увидела в своём сознании Джона — проблеск воспоминания о том, как он врезался в тот стол, опрокидывая его. Я слышала пистолетные выстрелы, слышала этого самого мужчину, ругавшегося на незнакомом языке у самого моего уха. Я помнила крики людей в закусочной. Я помнила, как Касс пыталась не дать этому мужчине утащить меня к двери. Перед моим мысленным взглядом мелькнуло лицо моей матери. Я представила её реакцию, когда полиция постучала в её дверь, когда пришёл хромающий и раненый Джон, сказав, что я исчезла, что меня разыскивают копы и Сдерживание Видящих.
Уставившись на проносившийся мимо пейзаж, покрытый дымкой океан за мужчиной на водительском сиденье, я осознала, как далеко от Сан-Франциско мы уже находились.
— Может, в сорока минутах от границы с Орегоном, — подтвердил он, взглянув на меня. — Мне пришлось большую часть пути ехать по прибрежному шоссе, что нас замедлило. Здесь у них меньше пилотов. Посты с камерами отмечены на карте, их легче избегать.
Я моргнула. Обдумывая его слова, я попыталась уяснить их смысл. В конце концов, я покачала головой, отказываясь идти в том русле мысли, куда они меня направляли.
— У моей матери суицидальные наклонности, — сказала я, поворачиваясь к нему. — Она пьёт, и у неё суицидальные наклонности.
Он не ответил. Он даже не посмотрел на меня.
— Я не могу просто исчезнуть, — сказала я. — Не могу, понятно? В чем бы ни было дело, ты не можешь вот так просто выдернуть меня из моей жизни. Для тебя это может казаться ерундой, но от меня зависят люди. Я забочусь о своей матери. Я езжу к ней каждый день, чтобы удостовериться, что она в порядке, и…
— Я все это знаю, — он перебил меня, не поворачиваясь и перемещая руки на рулевом колесе. Выражение его лица оставалось натянутым. — Ты явно достаточно помнишь из случившегося в той закусочной, чтобы знать, что я ничего не могу поделать, Элли.
Я вздрогнула, когда он назвал меня по имени.