Когда я помедлила, чтобы похлопать её по боку, она не подняла взгляд.
Большую часть моего лица скрывала тонкая кремовая ткань, но я все равно кивнула монаху в красных одеяниях, когда тот прошёл по улице в солнцезащитных очках и с эспрессо в руке. Я ощущала странное удовлетворение от ужасных запахов человеческих экскрементов, пота, гнилых арбузов и мяса, кишащего опарышами. Даже с вонью, медленно нагревавшейся на утреннем солнце, по какой-то причине я чувствовала, что почти могу дышать здесь.
Я усмехнулась при виде следующего храма, где была размещена моя фотография, покрытая лепестками розовых цветов и окружённая белыми парафиновыми свечами.
Это была старая фотография, с тех времён. Фотография с конца моего учебного года в старших классах.
В моих волосах была лаймово-зелёная прядь - наша с Касс идея бунта, которая в то время взбесила мою мать, поскольку она уже заказала пакет фотографий, чтобы послать снимки всем нашим родственникам. Из-за запрета настоящие фотографии были адски дорогими, и на них требовалось специальное разрешение. У мамы тогда ещё была работа в почтовом офисе, и она заставила меня заплатить за фотографии из моих скудных чаевых на дерьмовой работе - на это у меня ушло несколько месяцев.
Наверное, это был последний раз, когда мы действительно кричали друг на друга с тех пор, как мой отец...
Я поднялась по холму, используя трость.
Горы нависали над нами, ошеломительно высокие, увенчанные снежными шапками и клубами низких, похожих на туман облаков. Красочные молитвенные флажки хлопали на ветру, болтаясь на бечёвках, которые провисли между зданиями ярко-зелёных и синих цветов.
В большинстве окон не было стекла, лишь деревянные ставни и брезент закрывали квадратные проёмы. На моих глазах чёрная лапа появилась из второго этажа отеля со столиками и стульями на крыше, где сидели люди и пили горячий пряный чай-масала, говоря на хинди, тибетском и ломаном языке видящих. За лапой появилось остальное приземистое тело коричневой мартышки. Её пушистое лицо продолжало хмуро кривиться вопреки липкому ломтику манго, зажатому в одной лапе.
Хватаясь свободной рукой и ногами за деревянные планки, макака проворно вскарабкалась на крышу.
Когда она добралась до ограждения, пронзительный вопль нарушил тишину раннего утра, и седовласая индианка замахала на мартышку метлой с длинной ручкой.
Мартышка заверещала и не сдавалась, все ещё сжимая манго... и я рассмеялась, наблюдая, как угрюмое животное перескакивает на крышу хижины, вмещавшей дымящийся чайник чая, откуда девочка лет двенадцати разливала чай.
- Ты ужасно жизнерадостна, - произнёс голос рядом со мной. - Я думала, у тебя будет похмелье после того количества бурбона, что ты вылакала прошлой ночью.
Сухой тон видящей выдернул меня из созерцания гор, толстой мартышки с дурным нравом и людей на пластиковых стульчиках.
Я повернулась и увидела те же красновато-каштановые радужки, в которые смотрела неделями.
- Ага, - ответила я. - Наверное, у меня хорошие гены для того, чтобы напиваться до посинения.
Женщина-видящая с темными косичками фыркнула, но кажется, довольствовалась ответом.
Она скрестила мускулистые руки, с отвращением глядя вокруг нас.
- Дигойз тебе не объяснял, как алкоголь влияет на твой свет? - сказала она, наверное, в трёхсотый раз. - Чудо, что Шулеры не нашли нас по вспышкам, которые ты посылаешь. С учётом этого и...
Лекция продолжалась, но я дальше не слушала.
Боль скользнула по мне, как только она упомянула его имя. Когда я на мгновение позволила себе отправиться туда, поискать его, мигрень обострилась, заставив меня остановиться и тяжело навалиться на трость, которой я помогала своему колену. Я подождала, когда боль пройдёт, дыша мусором и благовониями от близлежащего прилавка.
Чандрэ поначалу не заменила перемену во мне.
Она остановилась одновременно со мной, все ещё жалуясь мне на меня же саму и осматривая деревянные здания. Очередная корова, эта шоколадно-коричневая, прошла мимо, жуя длинными челюстями в разные стороны. Она жалобно замычала, обмахиваясь хвостом.
- Добро пожаловать в Сиртаун штата Химачал-Прадеш, Мост, - сказала Чандрэ, закончив перечисление моих прегрешений и невежественных человеческих манер. - ...Канализацию Гималаев.
Затем, увидев, как я навалилась на трость, прерывисто дыша, она оторвала мои пальцы от моей шеи.
- Прекрати. Люди смотрят!
Я рассмеялась. Я видела в дверном проёме мужчину в потной фетровой шляпе, смотревшего на меня и державшего соломенную метлу, кажется, самодельную. Его торс был закутан в красочную шерстяную шаль. Он печально качал головой, глядя на меня и цокая языком.
- Они думают, что я под кайфом, - сказала я. - Я плохая буддистка. Развратная белая женщина. Кому какое дело?
Губы Чандрэ поджались.
- Я сожалею по поводу твоей семьи, Мост. Но ты не можешь и дальше зацикливаться на их потере или на потере своего супруга. Ты должна сосредоточиться на текущей задаче.
- А что именно это за задача? - переспросила я. - Избегание стригущего лишая?
Я посмотрела на улицу внизу, где монах в темно-красных одеждах вёл по потрескавшемуся асфальту стайку азиатских детей в черно-белой униформе. Числа вращались над бритой головой монаха как перепутанный обратный отсчёт, вплывая в свет детей и выплывая из него.
«6, 6, 120, 123, 2, 8, 88, 99, 40, 4, 2, 4, 6, 29, 29, 32, 4, 2…»
Я заставила себя говорить, хотя и не отвернулась от монаха.
- Далеко ещё?
- Ты мне скажи, - ответила Чандрэ. - Хоть раз используй свой свет для чего-то полезного.
Я нахмурилась, взглянув на неё.
- Мой свет? Город - это конструкция?
Чандрэ закатила глаза.
- Ни один Шулер сюда не явится, Мост. По договорённости они держатся подальше. Мы здесь в безопасности. Я тебе это говорила.
Я смерила её скептическим взглядом, но промолчала.
Услышав поблизости разговор на повышенных тонах, я повернулась и увидела группу мужчин в мусульманских одеяниях - они оживлённо разговаривали с индийцем на велосипеде, который качал головой и делал широкие отрицающие жесты руками. Мне понадобилась секунда, чтобы осознать - он был видящим и принадлежал кому-то. Металлический ошейник на его шее был таким грязным, что я почти не заметила его под чумазой рубашкой. На моих глазах к ним подошёл мужчина в полицейской униформе, махая чем-то вроде самодельной дубинки. Видящий отпрянул, поднимая руки. Видя, как он спешно крутит педали велосипеда и уезжает, я нахмурилась.
- Ну? - сказала Чандрэ. - Ты нас поведёшь или нет?
Я ошарашенно уставилась на неё, затем осознала, что она имела в виду, и расхохоталась.
Похромав прочь от её взгляда, я с помощью трости направилась вверх по холму.
Количество магазинов сокращалось по мере того, как мы поднимались выше, а жилые здания из глинобитного кирпича и дома налезали друг на друга, красочные и странно походившие на пещеры на фоне холмов. Молитвенные флажки трепались на ветру возле храмов богов с головными уборами, похожими на нимбы. Я видела ещё больше своих фотографий, даже граффити с изображением моего профиля и словами, написанными художественными, наклонными символами языка видящих, прекси.
Тропинки вплетались в лес и выходили обратно в город по ту сторону дороги, когда мы поднялись выше к подножью Гималаев. Улица из потрескавшегося асфальта превратилась в утоптанную землю, а деревья нависали ближе к зданиям.
Атмосфера города также начала меняться.
Религиозные граффити видящих начинали доминировать, наряду с увеличившимся количеством пластиковых бутылок, использованных презервативов и осколков стекла. Я видела группы девушек с азиатской внешностью, одетых в порванные шёлковые платья, сидевших на деревянных ступеньках и пивших пиво вместе с мужчинами, у которых были сальные волосы и джинсы, стоявшие колом от грязи. Большинство мужчин носило клетчатые рубашки с длинными рукавами и платки на головах. Лишь через несколько минут я заметила металлические ошейники. Они смеялись, передавая меж собой бутылки, а время от времени индиец или тибетец грузно поднимался по деревянным ступеням и уводил одну из женщин внутрь, а иногда и одного из мужчин.