Колесникова Валентина
Шум дождя
Валентина Колесникова
ШУМ ДОЖДЯ
Матушка уснула. Женщина знала - сон продлится всего несколько минут. Села в кресло, глаза остановились на одной точке. Этой точкой была приоткрытая балконная дверь. Не было сил двигаться, мозг не производил ни единой мысли. Даже спать не хотелось, да и не дала бы эта ноющая боль во всем теле - казалось, не осталось в ней ни единой не болящей клетки. Усталость - безмерная, безнадежная - и этот стон тела. Вдруг она услышала какой-то знакомый, будто шелестящий звук. "Пошел дождь", поняла она. Мелкий и дотошный - она звала его "проницательный" - осенний дождь она всю жизнь любила больше летнего, бурного, эмоционального, непредсказуемого. Она любила гулять под осенним дождем, читать, лежа на тахте у окна, успокаиваясь и засыпая, уверенная в постоянстве и длительности этого дождя. А сейчас он был для неё как последний земной привет - любимый дождь.
Она попыталась, как и намеревалась, встать на колени перед иконой Спасителя и просить Господа о пощаде и прощении грешной её души. Но и на это не оказалось сил. Тогда она невероятным усилием всего тела и остатков воли дотащила себя до балкона, встала у бордюра и, чуть наклонившись, выглянула во двор. Там, внизу, с высоты восьмого этажа они казались не просто маленькими, но какими-то приплюснутыми - под зонтами и без шли немногочисленные прохожие, явно сердясь и ворча на дождь. Ей казалось, она видит, как зябко передергивают они плечами, как втягивают свои тела в ещё не очень теплую одежду. И это ощущение усиливало её усталость и тоску. Она взглянула вверх. И там было тоскливо - серое небо поздних серых сумерек. Но она знала: там, за плотной шторой облаков звезды и Луна, а над ними, где-то там Он - Господь Всемилостивый и Всемогущий. И она, протянув кверху руки, будто воочию видя Его, сквозь слезы проговорила:
- Господи, Ты всегда был мне и Путь, и Истина, и Жизнь. Я старалась быть верной и послушной Тебе. Я преданно служила своим родителям. Ты, Господи, знаешь, с 12 лет ухаживала я за парализованным отцом и всегда больной матерью. Теперь отца нет, а мне уже почти 60.
Рыдания не дали ей произносить свою последнюю жалобу Господу вслух, и она молила Его мысленно:
"Матушке становится все хуже. И я могла бы терпеть и дальше, но она потеряла разум. Моя жизнь превратилась в ад. Она не просто не спит ночами, куда-то бежит, хотя до этого едва ходила. И бежит так быстро, что я не всегда успеваю её удержать. И тогда она падает. За ночь я множество раз поднимаю и укладываю её в постель. А днем, когда она засыпает, мне нужно заботиться о пище и лекарствах, обиходе, да и подрабатывать, чтобы пища и лекарства были. Больше года длится это страшное мучительство. Я терпела до последнего. Теперь не в силах нести эту ношу, прости меня, Господи. Ты и добрые люди позаботятся о ней... Я же не могу больше помочь ни ей, ни себе. Прости, прости, Владыко!"
Прикрыв глаза, она подошла к балконному барьеру и подумала отстраненно и равнодушно: "Нужно просто перевалиться через барьер". И вдруг почувствовала на правом плече чье-то легкое, ласковое прикосновение и услышала тихий голос:
- Подожди.
Она обернулась: рядом стоял кто-то в ниспадающих белых одеждах, от него исходило как бы струящееся сияние.
- Кто ты? - прошептала она.
- Я посланец. Мне указано явиться к тебе в самую трудную твою минуту. И сказать: ты выполнила свое предназначение на Земле. Ты любила Бога, заботилась о родителях и не отягощала людей своею тягостью. Ты несла свой крест долго и безропотно. Сейчас, когда ты совсем ослабела, тебе дано выбрать твое дальнейшее: на Земле - крестный путь. А там - это тебе дозволено увидеть. Пойдем со мной. Помни: тебе дано выбрать.
- А как же матушка? Она проснется, а меня нет!
- Матушка не проснется более на Земле. Она уйдет нынешней ночью.
Ангел Господень - так назвала она посланца - коснулся её краем одежды. В ту же секунду оказалась на огромной, тянущейся до края видимого пространства поляне. На изумрудной зелени её цвело великое множество ярких, сочноцветных, неведомых ей цветов. А над цветами стайками летали, как ей показалось, стрекозы. И в то же время - не стрекозы. Они были больше земных стрекоз и отсвечивали ослепительным серебром крылышек.
- Это души людские, они скоро отправляются на Землю, - объяснил Ангел.