— Молодец, Ира! Всех нас выручила! — говорила Оля.
— Би-ис! — кричали зрители.
Наконец Ира, вся красная, запыхавшаяся, показалась в коридоре. Её и здесь встретили дружными хлопками.
— Здо́рово! Молодчина! — говорили ей со всех сторон.
В коридор заглянула Снегурочка:
— Иди, Ирочка! Не успокаиваются, зовут!
— Иди хоть поклонись, — сказала Оля. — Или ты что-нибудь ещё умеешь?
Ира секунду подумала.
— Дайте мне штаны и блузу, — сказала она.
Снегурочка даже не сразу поняла:
— Штаны и блузу? Зачем?
— А я матросскую плясать буду.
Снегурочка кивнула головой:
— Ладно. Сейчас.
Через несколько минут Ира уже натягивала на себя, поверх платья, синие длинные штаны и белую блузу с откидным воротником.
Поднялась целая буря аплодисментов, когда Ира вразвалку вышла к роялю в полной матросской форме. Под бескозыркой, надетой набекрень, прятались её рыжие косички. Она бойко посмотрела по сторонам и сказала на весь зал:
— «Яблочко»!
— Я сыграю! — крикнул Саша Тарасов, услышав, как Дед-Мороз подбирает на рояле мотив «Яблочка».
— Иди, иди, баянист, — сказал Дед-Мороз и, положив на рояль ватную бороду и мохнатую шапку, отошёл к публике.
И вот задорная песня зазвенела в зале. Началась как будто исподтишка, вкрадчиво и лукаво, потом зазвучала громче, быстрей, отчаянней. И вместе с нею всё веселей, подбористей и стремительней плясала Ира. Сначала, засунув руки в карманы, она деловито, с серьёзным лицом, отбивала то ступнёй, то каблуком частую дробь чечётки, потом разошлась, разыгралась и принялась тянуть канаты, лазить по мачтам, поглядывать в подзорную трубу, грести вёслами и просто плясать, как взбредёт на ум и куда поведут ноги.
Всё это выходило у неё так смешно и весело, что публика хваталась за бока. Ребята стучали ногами, хлопали, кто-то от восторга вместо «браво» даже закричал «ура».
Анна Сергеевна смеялась до слёз. Вытирала глаза платочком и опять смеялась.
— Этот танец я тоже знаю, — печально сказала Рина. — Только я не догадалась, что здесь можно достать матросский костюм.
— Да, конечно! — сказала Настя. — Только ты бы потребовала к этому костюму якорь, пушку и настоящую мачту. А то бы у тебя ничего не вышло.
Все засмеялись, и даже сама Рина-балерина.
Ира, наверно, плясала бы до самого утра, но Саша не выдержал. Он поставил баян на пол и стал выти рать платком лоб и шею.
— Первое отделение окончено! — звонко объявила Снегурочка. — Антракт!
— Как? Всего два номера? — испуганно сказала Лена Ипполитова.
— Ничего, зато очень хорошие. Можно сказать, отличные! — успокоила её Катя.
— В самом деле, очень хорошо, — сказала Анна Сергеевна, входя в коридор. — И Наташа очень мило играла, а уж Ира!.. Ну кто бы мог подумать, что она у нас такая артистка!
— Смотреть на неё — и то весело, — добавила Снегурочка.
Катина минутка
Было воскресенье. Катя ушла со своим классом в театр на дневной спектакль.
Катина мама, Ирина Павловна, ждала её к трём часам дня.
И ровно к трём часам бабушка и мама приготовили обед, старшая сестра Таня накрыла на стол, а младший брат Миша, взобравшись на подоконник, стал смотреть в окно, хотя морозные узоры мешали ему.
Часы пробили три, половину четвёртого, четыре… День уже клонился к вечеру, а Катя всё не возвращалась.
Мама сидела за швейной машинкой и, время от времени поднимая голову, смотрела то на часы, то на окно. Миша устал стоять на коленках. Он слез с подоконника и подошёл к маме.
— Можно я покручу ручку? — спросил он.
— Можно.
И Миша принялся помогать маме шить.
За окном уже было темно. Горел, покачиваясь, фонарь. На синеве оконного стекла серебристо поблёскивали ледяные узоры. С утра они были похожи на листья и травы, а сейчас превратились в сплошное, очень мелкое кружево.
«Где ж это она? Что там с ними случилось?» — думала Ирина Павловна. Миша, стоя рядом, всё ещё крутил ручку швейной манишки.
Катушка наверху быстро вертелась, а иголка внизу старательно делала своё дело: прыгала и стучала, оставляя за собой на белой ткани прямую, ровную строчку.
— Ничего, мамочка, не волнуйся, — говорила Таня, перехватывая её тревожный взгляд.
Но сама она нет-нет да и поднимала голову от толстой книги, лежавшей у неё на коленях, поглядывала на часы и сердито пожимала плечами: «Ничего не понимаю!»
Устроившись в уголке дивана, Таня старалась вдуматься в то, о чём говорилось в книге. Но это было трудно. Строчки мелькали перед глазами, путаясь с мыслями о Кате.
«Неужели они так долго идут из театра? — думала Таня. — Нет, вряд ли! Что же могло случиться?»
Таня опять взглянула на мать. Мама, видимо, была уже не в силах продолжать работу. Она встала и пошла к окну, хотя за окном ничего нельзя было разглядеть.
— Ну что ты, мамочка? — ворчливо сказала Таня. — Я же тебе говорю, что ничего, ну ровно ничего с ними не случилось. Ты совершенно напрасно волнуешься.
Мама с сомнением покачала головой.
«А вдруг и в самом деле не напрасно?» — тревожно подумала Таня.
Постояв у окна, Ирина Павловна вернулась к своему столу и опять взялась за работу.
Несколько минут в комнате было совсем тихо. Только слышней был равномерный стук швейной машинки.
— Всё-таки это очень странно, — сказала Ирина Павловна. — Просто не знаю, что и думать…
Дверь тихонько приоткрылась. Мягко ступая своими тёплыми войлочными туфлями, в комнату вошла бабушка.
— Взгляни, Танюша, — сказала она, — который час. Не вижу без очков… пятый или шестой?
— Седьмой, — упавшим голосом ответила за Таню мать.
Бабушка так и села на стул:
— Седьмой?! Да что же это такое?..
Бабушка помолчала и опять спросила, шёпотом:
— Обедать будем сейчас или подождём ещё немножко? Третий раз всё разогреваю. Суп выкипел, второе перестоялось.
— Ну, давайте уж обедать, — сказала Ирина Павловна. — До какого же часа ждать? Все голодны.
— А папу разве не будем ждать? — спросил Миша.
— Папа же сегодня в командировку уехал, сынок. В Ленинград.
Все уселись за стол. В комнатах давно горел свет и казалось, что это уже не обед, а ужин.
— Почему это так? — говорил Миша. — Обещали по радио тридцать градусов, а дали только двадцать?
— Сколько было, столько и дали, — усмехнулась Таня. — Больше, наверно, не хватило.
Ирина Павловна ничего не сказала. Она прислушивалась к звукам шагов на лестнице за стеной.
— Ох, неспроста ребёнка так долго нет, — проговорила она словно про себя.
Миша с тревогой посмотрел на маму. Он знал, что когда мама или папа говорят про него или про Катю «ребёнок», то, значит, дело серьёзное.
— А почему Катя ещё не пришла? — спросил Миша.
Но мама была занята своими мыслями.
— Вот что, я пойду в театр, — сказала она, решительно вставая с места.
— В театре давно всё кончилось, — остановила её Таня.
— Ну тогда — в школу…
— Мамочка, да ты ведь простужена! — напомнила ей Таня. — И ты пойми: ребята могли разойтись по домам, даже не заходя в школу. Лучше позвонить по телефону.
— У Анны Сергеевны нет телефона, — сказала Ирина Павловна.
— Ну, тогда кому-нибудь из родителей.