— Ну, пусть — директор. Что же, ей бросить все дела и заниматься с одним вашим классом?
— Да нет! — сказала Катя. — Вовсе мы этого не хотим. У нас директор не ведёт уроки.
— Ну, вот видишь. — Бабушка с удовлетворением кивнула головой. — И не ведёт даже. Так скажи на милость: чего ж вы добиваетесь? Чем недовольны? Ну, пришёл к вам новый человек — может, лишнюю нагрузку на себя берёт, работает без отдыха, а вы — своё: «Подавай нам Людмилу Фёдоровну, не желаем Анны Петровны!»
— Какой ещё Анны Петровны! — сказала Катя. — У нас же Анна Сергеевна!
— Ну, пусть — Анна Сергеевна. Так вот, что же получается? Пришла она к вам, хочет вас уму-разуму научить, а вы как её встретили? Шумом-гамом? Красиво, нечего сказать! Теперь, может, Анна Ивановна и сама учить вас не захочет.
— Да какая там Анна Ивановна! — ужаснулась Катя. — Анна Сергеевна!
— Ну, хотя бы и Сергеевна. Пусть хоть Терентьевна, Дементьевна — не в этом дело. Хотите учиться — учитесь, а нет — оставайтесь неучами.
Бабушка сурово взглянула на Катю и опять подошла к плите, а Катя задумалась. Конечно, бабушка правильно сказала: «Чего вы добиваетесь?» И остаться неучем никто в классе не хочет. Даже Клавка Киселёва. Но у бабушки всегда всё получается как-то уж слишком просто. А в жизни оно не так.
Катя отошла от стола и грустно присела в уголке на табуретке. Ей и самой трудно было теперь понять, как же всё это случилось. Ведь не думали же они, в самом деле, так обидеть Анну Сергеевну и заставить вернуться больную Людмилу Фёдоровну! Всё вышло как-то само собой… Ах, если бы этого не было! Если бы сегодняшний день ещё не наступил, а было бы вчера! Катя бы как-нибудь сдержалась, и всё обошлось бы хорошо… Да нет! Недаром бабушка так любит пословицу: «Сболтнётся — не воротится».
В этот день Катя так и не решилась рассказать дома о том, что произошло в школе. Даже маме она не сказала ни слова.
На другое утро ей, против обыкновения, не хотелось идти в школу. Она даже пощупала голову и посмотрела в зеркало на свой язык. Но язык был красный, а лоб холодный. Вообще, как назло, ничего не болело. Так всегда бывает. Вот если бы Таня принесла билеты в кино или в детский театр, тогда бы, уж конечно, язык был белый, а лоб горячий.
Катя оделась и медленно пошла в школу.
Сегодня Анна Сергеевна ещё крепче взяла в руки весь класс. Опять было по рядам пробежал шумок, но Анна Сергеевна сказала ещё строже, чем вчера:
— Имейте в виду: сколько времени у нас будет пропадать зря, ровно столько же нам придётся отрабатывать после уроков. Иначе мы не успеем пройти всё, что нам нужно.
Как только ребята вышли в этот день из школы, все заговорили наперебой:
— Вот злющая! Катя права была: она несправедливая.
— Нет, — вдруг решительно сказала Катя. — Вовсе я не была права.
— Как так? — удивились ребята.
— А очень просто: Анна Сергеевна, может быть, и очень строгая, но справедливая.
Своими словами
Тоня Зайцева сидела за столом и, глядя в книжку, тихонько плакала.
Катя не знала, что делать. Опять у Тони двойка по истории! Конечно, это очень плохо, но разве выучишь урок, когда слёзы капают на страницу?
— Ну чего ты? Чего? — спрашивала Катя. — Перестань плакать. Я же пришла тебе помочь. Покажи, что тебе трудно.
— Всё! — сказала Тоня, низко наклонив голову.
— Неужели всё, всё непонятно? — спросила Катя.
— Нет, понятно.
— А раз понятно, так не должно быть трудно. Покажи-ка мне, как ты учишь.
— Как учу? Обыкновенно. Наизусть. Как же ещё учить? Раньше по три раза каждую строчку учила, а мама говорит: «Мало. Если не запоминается — значит, надо по пять раз». Вот я теперь и учу по пять.
— Так это же и правда очень трудно! — ужаснулась Катя.
— А ты что думала — легко? У меня даже голова трещит.
— Ещё бы! А ты попробуй так: раза два прочти и после этого расскажи себе своими словами. И учить так легче, и запомнишь твёрже. Понимаешь?
— Я так не умею, — сказала Тоня. — Анна Сергеевна тоже всегда говорит: «Рассказывай своими словами». А если у меня своих слов нет?
— Да что ты, Тоня! Не может этого быть! У каждого человека есть хоть какие-нибудь свои слова. Ну, о чём ты сейчас читала?
— Про этого… про Наполеона. И про пожар Москвы.
— Ну рассказывай!
— Да ведь я тебе говорю, что не умею рассказывать, — решительно проговорила Тоня. — Я лучше наизусть скажу. Только мне надо ещё подучить.
И Тоня ткнула измазанным в чернилах пальцем в самый конец страницы, где говорилось: «На Красной площади, горели торговые ряды… Охваченное огнём, пылало Замоскворечье…»