Девочки с платочками в руках плавно скользили вокруг неё.
В комнате хлопали, смеялись, кричали «бис».
— Молодец, Ира! Всех нас выручила! — говорила Оля.
— Би-ис! — кричали зрители.
Наконец Ира, вся красная, запыхавшаяся, показалась в коридоре. Её и здесь встретили дружными хлопками.
— Здо́рово! Молодчина! — говорили ей со всех сторон.
В коридор заглянула Снегурочка:
— Иди, Ирочка! Не успокаиваются, зовут!
— Иди хоть поклонись, — сказала Оля. — Или ты что-нибудь ещё умеешь?
Ира секунду подумала.
— Дайте мне штаны и блузу, — сказала она.
Снегурочка даже не сразу поняла:
— Штаны и блузу? Зачем?
— А я матросскую плясать буду.
Снегурочка кивнула головой:
— Ладно. Сейчас.
Через несколько минут Ира уже натягивала на себя, поверх платья, синие длинные штаны и белую блузу с откидным воротником.
Поднялась целая буря аплодисментов, когда Ира вразвалку вышла к роялю в полной матросской форме. Под бескозыркой, надетой набекрень, прятались её рыжие косички. Она бойко посмотрела по сторонам и сказала на весь зал:
— «Яблочко»!
— Я сыграю! — крикнул Саша Тарасов, услышав, как Дед-Мороз подбирает на рояле мотив «Яблочка».
— Иди, иди, баянист, — сказал Дед-Мороз и, положив на рояль ватную бороду и мохнатую шапку, отошёл к публике.
И вот задорная песня зазвенела в зале. Началась как будто исподтишка, вкрадчиво и лукаво, потом зазвучала громче, быстрей, отчаянней. И вместе с нею всё веселей, подбористей и стремительней плясала Ира. Сначала, засунув руки в карманы, она деловито, с серьёзным лицом, отбивала то ступнёй, то каблуком частую дробь чечётки, потом разошлась, разыгралась и принялась тянуть канаты, лазить по мачтам, поглядывать в подзорную трубу, грести вёслами и просто плясать, как взбредёт на ум и куда поведут ноги.
Всё это выходило у неё так смешно и весело, что публика хваталась за бока. Ребята стучали ногами, хлопали, кто-то от восторга вместо «браво» даже закричал «ура».
Анна Сергеевна смеялась до слёз. Вытирала глаза платочком и опять смеялась.
— Этот танец я тоже знаю, — печально сказала Рина. — Только я не догадалась, что здесь можно достать матросский костюм.
— Да, конечно! — сказала Настя. — Только ты бы потребовала к этому костюму якорь, пушку и настоящую мачту. А то бы у тебя ничего не вышло.
Все засмеялись, и даже сама Рина-балерина.
Ира, наверно, плясала бы до самого утра, но Саша не выдержал. Он поставил баян на пол и стал выти рать платком лоб и шею.
— Первое отделение окончено! — звонко объявила Снегурочка. — Антракт!
— Как? Всего два номера? — испуганно сказала Лена Ипполитова.
— Ничего, зато очень хорошие. Можно сказать, отличные! — успокоила её Катя.
— В самом деле, очень хорошо, — сказала Анна Сергеевна, входя в коридор. — И Наташа очень мило играла, а уж Ира!.. Ну кто бы мог подумать, что она у нас такая артистка!
— Смотреть на неё — и то весело, — добавила Снегурочка.
Катина минутка
Было воскресенье. Катя ушла со своим классом в театр на дневной спектакль.
Катина мама, Ирина Павловна, ждала её к трём часам дня.
И ровно к трём часам бабушка и мама приготовили обед, старшая сестра Таня накрыла на стол, а младший брат Миша, взобравшись на подоконник, стал смотреть в окно, хотя морозные узоры мешали ему.
Часы пробили три, половину четвёртого, четыре… День уже клонился к вечеру, а Катя всё не возвращалась.
Мама сидела за швейной машинкой и, время от времени поднимая голову, смотрела то на часы, то на окно. Миша устал стоять на коленках. Он слез с подоконника и подошёл к маме.
— Можно я покручу ручку? — спросил он.
— Можно.
И Миша принялся помогать маме шить.
За окном уже было темно. Горел, покачиваясь, фонарь. На синеве оконного стекла серебристо поблёскивали ледяные узоры. С утра они были похожи на листья и травы, а сейчас превратились в сплошное, очень мелкое кружево.
«Где ж это она? Что там с ними случилось?» — думала Ирина Павловна. Миша, стоя рядом, всё ещё крутил ручку швейной манишки.
Катушка наверху быстро вертелась, а иголка внизу старательно делала своё дело: прыгала и стучала, оставляя за собой на белой ткани прямую, ровную строчку.
— Ничего, мамочка, не волнуйся, — говорила Таня, перехватывая её тревожный взгляд.
Но сама она нет-нет да и поднимала голову от толстой книги, лежавшей у неё на коленях, поглядывала на часы и сердито пожимала плечами: «Ничего не понимаю!»