Осенью у Лени начинался последний год в аспирантуре, потом защита и распределение. Он надеялся, что это будет даже назначение. Отец обещал помочь, у него были связи, старые друзья, которые добра не забывали, а ведь без этого никуда. Будь хоть гением и отличником, а хорошего места не добьешься без блата. Кто-то намекал о Госкомспорте, а это наверняка иностранные командировки. Виктор Иванович тоже говорил, что при знании языков сможет устроить спецкором в одну из аккредитованных газет. Однажды в разговоре промелькнула даже Франция, Париж! Родители с детства, не скупясь, нанимали ему учителей, привозили журналы, интересные книжки, пластинки с французскими шансонье. У него оказались недюжинные способности, и он довольно бойко годам к пятнадцати уже лопотал по-английски, а потом стал читать и французские книжки.
Так как же теперь быть?
План дальнейших действий он почти в деталях обмозговал, но обстоятельства превыше всего. Малейший промах, и все пойдет насмарку. Да и не от него это все зависит.
Он прилег на диван, от выпитого пива и от того, что целый день ничего не ел, приятно закружилась голова. Надо не торопиться. Может, подождать до завтра? Поесть, выспаться и с утра начать действовать, но, будто против воли, ноги сами понесли его к телефону, и нужный номер всплыл в памяти. Он расслабленно опустился в кресло и, поставив аппарат на колени, крутанул диск. С первым длинным гудком его словно кипятком обдало, он швырнул трубку, как ядовитую змею, и выдернул шнур из розетки. Ну, и болван! Хорошо, что вовремя сообразил! Коли уж действовать по плану, так необходимо уйти в глубокое подполье. Да так, чтобы дня на два, а лучше на три исчезнуть, быть недосягаемым для всех. Напялив джинсы и майку, он спустился на улицу. Телефонная будка маячила на противоположной стороне, но, приблизившись, Ленчик увидел, что над ней совершен акт вандализма, так что придется дойти до следующей и попытать счастье.
Время перевалило за десять, серенькая ночь наплывала на пустой город, синюшный свет фонарей слеповато подмигивал, впереди маячила одинокая фигура мужчины, прогуливающего рыжего сеттера. Собака виляла плоским профилем, и по вытяжке, и по понюшке было понятно, что она не только породистая, но и холеная. На углу улицы Марата издалека он заметил будку и отчетливо понял, что сейчас подойдет, наберет номер, дозвонится и отступления уже не будет. Говорить нужно не дольше трех минут. Иначе засекут, а квартиру, где ночует иностранец, наверняка прослушивают. Ржавый диск сопротивлялся, вихлял, скрипел, и с первого раза он попал на какое-то хамское, по-солдатски рявкнувшее «слушаю». Вторая двушка выдала длинные, степенно низкие гудки, и на пятое сиплое «буууу» бодрый голос сказал: «Oui, je vous e2cute, — и, спохватившись, поправился: — Пардон, да, я слушаю».
— Простите, что беспокою, — у Ленчика перехватило дыхание, и он как можно быстрее затараторил: — Мы вчера были вместе с вами в одной компании, и Тамара Николаевна нас познакомила. Она дала мне ваш телефон… — врать, так с музыкой, — и просила вам позвонить. Помните, мы с вами говорили о Рильке?
Настороженное, безответное молчание. А часики-то тикают…
— Але, вы меня слышите?
— Да… так что же? — природная учтивость не позволила французу оборвать разговор. — Вы ведь ушли вместе и провожали ее? — и взволнованно добавил: — С ней что-нибудь случилось?
— Ах, нет, что вы! С ней все в порядке, но она просила меня с вами поговорить наедине. Но это не телефонный разговор, и долго я не могу оставаться на проводе… понимаете?
— Я только что вернулся домой, был за городом и уже ложусь спать, — недовольным, капризным тоном пробурчал славист.
— Так вы подумайте, а я вам через пять минут перезвоню, и вы мне сразу назовете место встречи. Все, пока…
Уф! Он уложился в две минуты и десять секунд.
Кажется, как он помнил из вчерашних разговоров, француз хоть и приписан был к гостинице, но ночевал не там. Его давние и многочисленные связи в литературно-художественной среде позволяли располагать ключами от разных квартир, ему это было удобно, а друзьям хоть и хлопотно, но приятно оказать услугу.