За несколько лет работы в Лондоне он не только усовершенствовал английский, но и сумел завести связи. У него появились знакомые иностранные журналисты, некоторые вели себя с ним дружески, а некоторые, не стесняясь в выражениях, говорили все, что думают об СССР и КГБ. Мечтал ли он о хорошей и надежной работе в МИДе после возвращения домой? Черт его знает! И да, и нет. За эти два года он составил о себе неплохое впечатление, успешно укоренился в среде своих и не своих, а для Москвы он стал перспективным кадром, и вот почему «им» куда важнее было сохранить его в незапятнанности, чем раздувать скандал с Марусиным отъездом.
Впервые он оказался в Париже по мелкому поручению. Он должен был встретиться с одним человеком и кое-что записать с его слов. Их свидание состоялось в кафе недалеко от Сорбонны. С первых минут у него созрело только одно желание: поскорее отделаться от этого скучного русского. Леня слушал его без внимания, записал, что надо, но человек все сидел да сидел, словно пришитый, упорно отводя взгляд в сторону, куда-то за барменскую стойку. Шаря глазами по бутылкам, он горько жаловался на бедность, на дороговизну парижской жизни, на то, что не может себе купить машину и приходится ездить на метро. Его жалобы, обращенные к Лене, звучали странно, и ему показалось, что вот-вот и этот эмигрант попросит подкинуть ему деньжат. Истории, рассказанные русским, были туманны, пестрели незначительными деталями, но, по всей вероятности, даже эти ничтожные сведения кого-то в Москве интересовали.
Наконец Леня решительно встал и, положив конец бессмысленной беседе, распрощавшись, вышел вон. Пройдя мимо знаменитой Сорбонны, он оказался у решетки Люксембургского сада, борясь с желанием пройтись через парк и одновременно поглазеть на витрины, свернул на бульвар Сен-Жермен. Щурясь от непривычно жаркого ноябрьского солнца, он рассеянным взглядом скользил по лицам прохожих. Его не удивляло количество желтых и черных физиономий, этого полно и в Лондоне, но парижская толпа была другой, воздушная атмосфера города, освещение, «температура» разительно отличались от лондонской. Так не спеша, останавливаясь у витрин, он дошел до круглой площади, где окунулся в шумный фруктовоовощной базар. Он ощутил голод. Мечта о завтраке сегодня так и осталась мечтой. Его утренний собеседник заказал только кофе и решил сэкономить на круасанах.
Леня купил пару яблок и несколько бананов, чуть поодаль продавали горячие булочки с сосиской. Медленно обходя площадь, он заметил узенькую улицу, поднимающуюся вверх на горку, а дальше белый купол то ли собора, то ли музея. Кажется, его спутник говорил, что где-то рядом Пантеон, и Леня пошел по направлению мраморных колонн. Он придержал шаг у маленького кафе, мелькнула мысль выпить пива, съеденный всухомятку хот-дог тяжелым булыжником сдавил желудок. Но потом решил не тратиться, а купить бутылку воды в киоске. Кажется, он маячит впереди. Еще десяток шагов, и он остановился у витрины книжного магазина. За стеклом лежали книги на русском языке, но обложки с названиями никак не походили на советские издания. Он удивился необычной подборке, особенно религиозной литературы, задрал голову и увидел над входом вывеску «ИМКА-ПРЕСС». От неожиданности плохо соображая, что делает, он толкнул дверь, металлический колокольчик сделал… длин-дланг, и тяжелая дверь с лязгом захлопнулась за спиной Леонида.
В большом помещении до потолка росли стеллажи, какие-то бурого цвета обшарпанные конторки, в центре — столы, тоже с навалом книг, слева лестница ведет куда-то наверх, вдоль длинного прохода в глубь магазина тоже книги. Он обратил внимание на стенку с маленькими иконами, крестиками и пасхальными яичками и только сейчас заметил сгорбившуюся над столом женскую фигуру.
Встретившись с ним взглядом, женщина улыбнулась и оказалась молодой смазливой девушкой. Он спохватился и тоже улыбнулся, но не знал, что сказать. Она опередила его, встала из-за стола и вежливо, каким-то притухшим голосом проронила:
— Я могу вам помочь? Вы ищете книгу?
Гладко зачесанные на прямой пробор волосы, длинная юбка, кофточка с высоким воротником и странная манера держаться делали ее похожей на девушку из приличной семьи. Вот только глаза выдавали в ней свою, совершенно свою соотечественницу.