Смогу найти ответы? Вернуться домой?
А ещё я боялась увидеть в чёрных лёгких одеждах, ткань которой немного была схожа на шифон, труп. Моя сущность привыкла к одиночеству, бесконечному блужданию, некоторому спокойствию, знанию, что прошлое бодрствование будет похоже на грядущее. Сегодня судьба давала шанс поменять направления дороги. Я же колебалась. Приняла на себя роль судьи, раздумывающего, достойно ли то существо моей компании. Какой же стала злой и циничной. Общество показалось мне более беспокойным и отягощающим, чем одиночество, от которого плакала под солнцем, скребла по горлу, доходя до ключиц, спускаясь к области сердца.
Моя отвратительная черта, заглушённая молитвами и скитаниями, просочилась, как только она почувствовала колебание «судьи», бездарного человечишки, неспособного предугадать, что будет за тем холмом, куда обращался взор, за другим холмов, далеко-далеко.
А ленты всё вились и вились над пустыней. Молчаливая странница следила, дрожала и пыталась решиться. Несколько раз пыталась спуститься, пару раз хотела сбежать, но всё человечность не позволила бросить незнакомца посреди жестокой природной зоны. По крайне мере мы были одни-одинёшеньки. Возможно, мы были единственные в этом мире.
Дрожали колени. Сердце стучало так быстро, так больно, так громко, что чуть не оглохла. А моё дыхание разрывало барабанные перепонки. Как гиена обходила незнакомца, принюхивалась, осматривалась, старалась выделить из одежды руки и ноги, голову.
Кровавый, изуродованный, пышущий первозданном злом. Одного взгляда с расстояния двенадцати шагов хватило, чтобы понять, насколько тяжёлая доля мне выпала. Мои руки… они тряслись. Ноги подкашивались.
Жуткая картина. В кровавых сгустках, по среди длинных одежд, лент, частично засыпанный в песках, лежал дремлющий путник, уставший ходить по пустыне, потерявший всякую надежду на избавление от болезненных ощущений по всему телу. Я могла увидеть лишь его тонкие, длинные и очень бледные пальцы, чёрные густые волосы, развевающиеся на ветру, достигавших его плеч. За ранами, шрамами, следами от ожогов, кровавыми пятнами его лицо было отвратительным уродливым. Он не открывал глаза, почти не шевелился. Лежал лицом к небу, словно застывший камень плыл по рекам песка, отдавая себя на волю природы.
Одно из самых тяжёлых воспоминаний об этом путешествии, была проверка его дыхания. Мне было страшно подходить к нему, высокому мужчине, явно имеющего необыкновенную силу, садиться на колени и подносить ладошку к груди, чтобы услышать биение сердца, пока вторая должна была дотянуться до носа.
Всего несколько секунд. Всего на несколько секунд. Я хлебнула столько горя и отчаяния за эти несколько секунд. Мне показалось, что изрядно поседела.
Он не дышал. У него не билось сердце.
Точно одна, покинутая всеми. Осталось лишь сойти с ума.
«Так неправильно», – шептала губами, готовилась к срочному массажу сердца, хотя это было бесполезно. Всего немного мгновений.
И снова полукрик-полустон вырвался изо рта. Всхлип.
Представила, что мы уже пойдём по пустыне вместе, что буду мириться с чьим-то обществом, что мы станем сильнее и завершим игру. Это всё, чего так желала.
Все надежды рухнули. По щекам текли слёзы.
Мои ладони, сложенные крестом, десять раз вжались в мужскую грудь, вдавливали в неё воздух.
Слёзы падали на израненное тело.
Во мне лопались струны. Звенели погребальные колокольчики. Взрывались бомбами салюты. После всего должна была наступить звонкая продолжительная тишина, что позволила бы оставить землю.
Десять раз, как вечность, продлились слишком медленно. Секунды не считались. Я не дышала. Парила в ужасе. Десять раз. И уже была перевёрнута лицом к песку, а мои руки грубо были заведены за спину. Мне оставалось кричать, просить отпустить, но незнакомец, оказавшийся чудом живым, будто не слышал меня, вдавливал в крупинки, злобно. Наверняка он думал, как оторвать конечности нежданного спасителя.
Такое поведение меня быстро разозлило. Я принялась, как собака, поднимать песок, раскачиваться из стороны в сторону, чтобы освободиться из титановой схватки. Я вилась будто змея, просила выпустить. Кричала от боли. Выла. Ему было всё равно. Держал, заламывал сильней.
В какой-то момент удалось освободиться, резко развернуть туловище и как дать по лицу существу, что тот замер на некоторое мгновение, не забывая держать левую руку. Он стоял на коленях, смотрел на меня… хотя нет… не смотрел. Он до сих пор не открыл глаза.
Я нависала над ним, скрывала от усилившегося ветра, бьющего в спину. Глядела и шипела, пыталась образумить, но никак на слова мужчина не реагировал. Следил за шорохами, двигал плечами, ничего не понимал, поворачивал голову только на звуковые волны. Тогда я сделала третий вывод в этом мире: путник, кого встретила, оказался настоящим инвалидом. Он не только был весь переломанный, уставший; он не мог видеть, слышать, говорить.