— Падучие звезды сгорают и рассыпаются, — сказала она.
— А ты не сгорела. Упала и вонзилась вот сюда, в мое сердце.
— Если говорить просто, без аллегорий, и мне было трудно эти десять лет. Я искала себя, искала цель в жизни, хотелось настоящего дела. Года два проработала библиотекарем в институте. Потом вышла замуж. И вот однажды Федор говорит: «Я — горный инженер, неудобно, чтобы моя жена была простым библиотекарем». Поступила учиться в художественный техникум. У меня были способности, я умела рисовать. Вот это — мое, видишь?
Она подняла глаза на стенку. Над диваном, где они сидели обнявшись, висела небольшая картина, написанная маслом. Маленький пруд, две березки на берегу и опрокинутая лодка. На песке стоял мальчик в сапогах и шапке, и рядом с ним — собака. Оба с тоской смотрели на воду. Картина была в новом духе, непохожая на старых мастеров. Лиловые, а не белые березки, желтый, а не синий пруд. Зеленое, а не голубое небо. Все против традиции, а живое и интересное.
— Как я сразу не заметил это? — удивился Иван. — Вот здорово, честное слово.
— Да нет, это плохо. Мне нравилось рисовать все необычное, такое, как я вижу, а в училище заставляли подражать классикам. Левитан, Маковский, Суриков. Трудно спорить, это были отличные художники, но зачем же запрещать нам видеть мир по-своему? Было такое чувство, будто все учителя методически и настойчиво старались повернуть нам головы затылком наперед. Бросила я это дело, не стала сдавать экзамены к ушла.
— Мне кажется, ты погорячилась. У тебя есть талант.
Он все смотрел на картину, и было видно, что она ему действительно нравится.
— Потом я поступила на курсы водителей троллейбусов.
— Ты шутишь?
— Серьезно. Только, разумеется, тайно от мужа. Ему, правда, было все равно, что я думаю, чем живу, но если бы он узнал о курсах водителей, это шокировало бы его. Он ужасно не любит простых людей, черт знает, откуда у него отвратительное барство. На мое несчастье, я поскользнулась на улице, упала и вывихнула руку. Лечилась месяца полтора, и врач запретил мне работать водителем. Меня отчислили. В тот же год летом я все-таки научилась водить автомашину и получила любительские права.
— Это блестяще, — сказал он. — У меня в гараже стоит новенькая «Волга». Я хотел приехать на ней в отпуск, но в августе и сентябре не выбрался, а потом начались дожди, заморозки.
Она не реагировала на это замечание, продолжала думать о своем.
— Через год у меня родился сын.
Голос ее неожиданно дрогнул. Она замолчала и стала кусать кончик пояска от платья, который до этого держала в руке и помахивала им.
— Я знаю, — тревожно сказал Иван. — Мне рассказывал Димка, когда приезжал к нам в командировку. Мы часто тогда вспоминали о тебе. Я даже хотел написать письмо. Да, признаться, не решился.
— Мы назвали его Сережей. Он был хороший, красивый мальчик, уже начинал говорить. «Па-па, ма-ма, чай». До сих пор не могу понять, почему он заболел и умер. Болеют почти все дети. Но почему мой умер?
Она перестала говорить и заплакала. Иван молча гладил ее по волосам, сидел растерянный и беспомощный.
Наконец она успокоилась. Он спросил:
— Дать чаю?
— Налей.
Он встал, налил в стакан теплого чая, подал Наде. Она выпила большими глотками, улыбнулась.
— Ты сейчас занимаешься живописью?
— Нет. Давно бросила.
— Мне очень нравится твоя картина. Я уверяю тебя, что среди геологов тоже есть такие, которые хотят сразу же найти, открыть что-нибудь выдающееся, крупное. И если не удается в первый месяц, в первое лето, моментально остывают и все бросают. Нетерпеливое желание успеха быстро сменяется разочарованием. А талант, если он есть, надо развивать и совершенствовать. В народе говорят: терпение и труд все перетрут.
— Не знаю, — сказала она задумчиво. — Как бы там ни было, но я оставила это занятие. Я уже говорила, больно было поворачивать голову «затылком наперед». Как-то года через два после несчастья, когда уже стало невыносимо сидеть дома, я встретилась с одной своей школьной подругой. Она такая боевая, компанейская, участливая. Оказалось, что она работает в нашем райкоме комсомола. Увела меня с собой и посоветовала взяться за какое-нибудь несложное общественное дело. Поручили мне проводить беседы по текущим вопросам со строителями школы. Школу строили рядом с нами, где я жила. Среди рабочих были разные люди, — и знающие, и новички с пятиклассным и семиклассным образованием. Были молодые и пожилые, много женщин. Я стала ходить к ним. Разговаривали обо всем, носила им газеты, книги, пустила в ход свою библиотеку, от Федора тайком уносила даже подписные издания. Очень подружились с рабочими. Потом мне стало стыдно учить их, а самой ничего не делать. И я поступила ученицей маляра. Я умела разводить краски, хорошо подбирала цвета, и меня маляры за это очень уважали. Тут-то наконец пригодились мои способности. Мы расписали нашу школу, как игрушку, до сих пор люди ходят специально посмотреть. Это было самое счастливое время в моей жизни.