Толстому не доводилось встречать шулеров, более искусных, чем он сам. Однако, А.Огонь-Догановский оказался именно таким соперником (он, между прочим, послужил прототипом Чекалинского в “Пиковой даме” А.С. Пушкина). Раззадоривая Федора, он для вида несколько раз проиграл ему, а потом обчистил его так, что Американец встал из-за стола совершенным банкротом. На карту была поставлена дворянская честь Толстого, поскольку за неуплату долга его фамилию должны были вывесить на черной доске в Английском клубе. Отчаявшись найти необходимую сумму, Федор решил было покончить с собой. Спасение неожиданно пришло от близкого ему человека – цыганки Авдотьи Тугаевой, с которой Толстой сожительствовал уже пять лет.
– Где ты взяла столько денег? – спросил граф, еще не веря своему счастью.
– У тебя, – ответила цыганка, – Ведь ты дарил мне много подарков.Все их я хранила, а теперь продала. Так что эти деньги твои.
После того, как Федор расплатился с долгом, они с Авдотьей немедленно обвенчались. Сам брак графа с цыганкой был в то время поступком, ибо в глазах общества воспринимался как непростительный мезальянс. Но Толстого не очень-то беспокоило, что двери многих домов закрылись перед ним. Он был удручен другим – дети, рождавшиеся в браке с Авдотьей, умирали в младенчестве. Тогда Толстой уверовал, что Господь наказывает его за грехи шальной молодости. После смерти своего первенца он решает наложить на себя епитимью: не пить полгода. Не помогло! Дети продолжали умирать. И тут страшная догадка открылась Федору Ивановичу – смерть его детей прямо связана с убитыми им соперниками на дуэлях! Значит, это Божья кара! Американец завел специальный синодик, куда вписал имена убитых им дуэлянтов. После смерти каждого своего ребенка он вычеркивал имя очередного убитого и сбоку писал слово: “квит”. И только после того, как у него скончалось 11 детей ( а он убил на дуэлях именно 11 человек), Толстой облегченно вздохнул:
– Cлава Богу, хоть мой цыганенок будет теперь жить.
И, действительно, его двенадцатый ребенок, – дочь Прасковья (в замужестве Перфильева), дожила до глубокой старости. Особенно глубоко граф будет переживать смерть от туберкулеза любимой дочери Сарры (1820-1838).
Толстой был настолько остер на язык, что современники восхищались его безукоризненным владением родной речью. Даже Н.В.Гоголь, о котором граф как-то прилюдно высказался, что за “Ревизора” его следует в кандалах отправить в Сибирь, отозвался о манере Американца говорить по-русски, как об эталонной. Так, в письме из Страсбурга от 22 октября 1846 года, где Гоголь объяснял М.С.Щепкину, как надо играть развязку “Ревизора”, он, в частности, писал: “Играющему Петра Петровича нужно выговаривать слова свои особенно крупно, отчетливо, зернисто. Он должен скопировать того, которого он знал (как) говорящего лучше всех по-русски. Хорошо бы, если бы он мог придерживаться Американца Толстого”.
“Умен был, как демон. И исключительно красноречив...Он любил софизмы и парадоксы, и с ним было трудно спорить,” – свидетельствует Ф.В.Булгарин. “Он пробыл с нами немного, – вспоминал о краткой встрече с ним в Удмуртии Ф.Ф.Вигель, – говорил все обыкновенное, но саму речь вел так умно, что мне внутренне было жаль, зачем он от нас, а не с нами едет”. Д.В.Давыдов дружески называл его “Болтун красноречивый, Повеса дорогой”.
По словам литературоведа и пушкиниста С.М.Бонди, выдающиеся люди, окружавшие Толстого (в том числе П.А.Вяземский, А.С.Пушкин, Д.В.Давыдов),“повторяли при случае его остроумные замечания”. И, действительно, некоторые из них вошли в литературное предание и стали анекдотами. К примеру, разве не уморительно высказывание Американца о С.П.Жихареве: “Кажется, он довольно смугл и черноволос, а в сравнении с душою его он покажется блондинкою”. А чего стоит такое его письмо князю, задолжавшему Толстому энную сумму денег и не желавшему платить: “Если вы к такому-то числу не выплатите долг сполна, то я не пойду искать правосудия в судебных местах, а отнесусь прямо к лицу Вашего Сиятельства”. Так лихо пародировал граф канцелярский стиль! Или такой еще случай: однажды тетушка попросила его поставить свидетельскую подпись на важной бумаге. “Охотно”, – отвечает он и пишет: “При сей верной оказии свидетельствую тетушке мое нижайшее почтение”. А ведь гербовый лист стоил несколько сот рублей!