Но зато сами добыли. Не выпросили. Андрон был лихим добытчиком. И очень этим гордился. Не то что грачиные яйца пёк, он даже лягушек жарил.
— Ничего, вкусные. Батька говорил, заграничные буржуи их едят заместо курятины!
Земляного мёду поел он на своём веку немало. И вот захотелось ему отведать, каков мёд у шмелей. Они ведь покрупней пчёл. Наверно, и мёду у них в кладовых побольше. И он повлёк меня на добычу шмелиного мёда.
Где они прячут свой сладкий клад, мы никак не могли уследить, сколько ни гонялись за летящими домой шмелями. А вот гнездо шершней мы отыскали.
На опушке леса, под старым, расщеплённым дубом, была в плотной земле словно просверлённая, круглая дыра. В неё то и дело сваливались с неба большущие полосатые шершни. Они такие же чёрно-жёлтые, как осы, только в несколько раз крупнее.
Уж наверное, у них есть что пограбить!
Мы вооружились обломком топора, старой, выщербленной лопатой и приготовились к делу.
Побаиваясь острых жал шершней, Андрон решил их затравить дымом. Мы набросали на вход в гнездо сухих дубовых листьев, сучьев, навоза и подпалили.
Шершни, вначале яростно гудевшие и бившиеся под землёй, затихли.
— Готово, испеклися! — довольно засмеялся Конопач. Разгрёб золу и угли, приложился ухом к земле. — Давай копай.
Только мы начали копать, откуда ни возьмись — шершни. Это те вернулись, которые на добычу улетали. Они сразу поняли, что к чему.
Как начали на нас налетать да как начали жалить с размаху. Жала у них большие, острые, как шильца, и крепкие. Не такие, как у пчёл, не отрываются. Жальнут раз, вытащат и ещё жальнут!
Сквозь штаны и рубахи как огнём прожигают!
Взвыли мы — и бежать. Да разве убежишь, когда у тебя две ноги, а у них по две пары быстрых крыльев! Уж мы и по земле катались, и на четвереньках в высокую траву прятались, и в каком-то болоте кувыркались. Но оно было мелкое: голову спрячешь, зад наружу. А шершень тут как тут!
Никогда я так не орал. И не слышал такого звона в голосе у Андрона. Мой ангельский охрип, а его хриплый очистился. Звенел, как медная труба.
Живы мы остались, но вкус к даровому мёду потеряли. Андрона лечила бабка, завернув в холстины, смоченные рассолом. Меня спасал фельдшер. И бабушка тоже завёртывала в мокрые простыни. Распухли мы так ужасно, что вместо глаз были щёлочки. Вместо носов — пуговки. Поили нас с ложечек, как младенцев.
И всё-таки от дружбы с Андроном я не отстал.
Прощай, село, здравствуй, город!
Так проходили мои годы: в ученье и в уличных забавах. Знаний прибавилось. Я уже бойко читал, писал и считал. И даже стал помогать старой учительнице, заменял тётю Надию, когда она ездила на курсы. Проверял тетрадки первоклашек, когда перешёл в третий класс. Но ум всё не созревал, и по-прежнему я был способен на самые глупые забавы. И не без помощи Конопача, конечно. С кем поведёшься, от того и наберёшься.
Наша дружба с Гришей почти замерла. Хотя сердцем больше всех ребят любил его, играл я по-прежнему с Андроном. Он всё больше стал брать надо мной верх. И что он затевал, тому я подчинялся.
Так дожили мы до того дня, когда окончив четыре класса сельской школы, собрались учиться дальше. В бывшей городской семинарии открылся интернат для мордовских детей.
— Прежде там готовили попов, затемнителей мозгов, а теперь будут готовить учителей, просветителей народа. Гордись, Сашок, понимай, куда едешь! — сказал мне дядя Миша-солдат. — Будешь командиром культурного фронта!
Мне очень захотелось стать командиром культурного фронта. Просто не терпелось скорей-скорей ехать в город на учёбу. Призывали туда детей бедняков и не принимали детей богатеев и кулаков. Я гордился справкой, что сирота и бедняк. С печатью сельсовета и подписью дяди Миши.
Меня тётя собрала быстро, бабушка благословила радостно, а Гришу отец не пустил:
— Хватит, выучился! Ему головой не работать. Молотком стучать — умные руки нужны.
И как ни спорил с ним дядя Миша-солдат, как ни уговаривала тётя Надия, ничего не помогло. Кузнец был упрям. Я поехал учиться дальше, а Гриша остался в селе при кузнице.
Повёз меня в город Губан. Сам предложил. Всё равно ему по делам надо, жалко, что ли, мальчишку подсадить. Чего же, веселей ехать будет!
Дядя Миша купил мне в подарок новенькие сапоги, сильно и приятно пахнувшие свежим дёгтем. Тётя Надия — пиджачок городского фасона. А бабушка перешила дедовы штаны. Они были из крепкого, как кожа, какого-то «молескина», дед ещё в женихах их носил, и мне пригодились. На картуз дали денег Абрамову, и он пообещал купить «наилучшейший». И не обманул — при въезде в город купил у какого-то знакомого купца такой картуз, что жалко носить его было, страшно запылить. Козырёк лаковый. Сам из зелёного сукна. На маковке кожаная кнопка. Ни у кого такого не было. Даже у его собственного сына Андрона. Вот как удружил мне Губан!