Екатерина Николаевна уже взяла в руки сумку и пальто и только собиралась выйти из комнаты, как услышала слабый звук, доносившийся из постели.
– Ма-а-а-а-а-ма, п-а-а-а-а-па! – бредила, рыдая во сне, маленькая девочка.
Женщина тут же бросила вещи на пол и побежала к внучке.
– Тихо, Катюша, тихо! – Она села рядом и погладила девочку по голове. – Бабушка рядом, я здесь.
Катя открыла глаза, но не успокоилась. Ей все еще было грустно и страшно. Екатерина Николаевна наклонилась к ней и приобняла внучку, заботливо поглаживая ее по спине.
– Скоро, моя дорогая, скоро мы увидимся с мамой и папой… Скоро мы снова станем большой счастливой семьей… – прошептала она ей на ухо.
Екатерина Николаевна украдкой обвела взглядом стены, потолок, двери. Казалось, будто она искала кого-то, кто наблюдал за ними, подслушивал. Катя успокоилась и снова погрузилась в глубокий сон. Екатерина Николаевна знала, что ее внучка еще не раз увидит кошмары и проснется в слезах посреди ночи, – она не могла исцелить тоску девочки по матери и отцу, так же как не могла исцелить собственную тоску по детям. С грустью она погладила Катю по волосам и подоткнула ее одеяло. Она хотела встать и выйти из комнаты, но что-то словно удерживало ее. Женщина продолжала смотреть на внучку – на невинном лице восьмилетней девочки отчетливо проступали следы боли, ведомой разве что взрослому человеку. Екатерина Николаевна подумала о своих детях в том же возрасте… Они теперь далеко от нее, все до единого… Паня, Коля, Вова, Тина, Шура… Только Нина осталась рядом. А ведь они все родились в безопасном мире и любящей семье, и у каждого из них было счастливое детство. Раньше всего этой идиллии лишилась младшая, Шурочка. Когда ужас и жестокость достигли порога их дома, все дети от первого брака уже повзрослели, а когда им пришлось покинуть родные места, Пане исполнилось тридцать четыре, Коле – двадцать девять, а Вове – двадцать пять. Шура сбежала от коммунистической угрозы в семнадцать, Тина – ближе к двадцати. Но для матери, сколько бы лет им ни было, они все еще оставались детьми. Даже когда сыновья и дочери выросли, для нее они оставались маленькими, держались за руки, сидели у нее на коленях и пели песни. Да, возможно, любая мать относится к своим детям точно так же, однако для Екатерины Николаевны дети, независимо от возраста и внешнего вида, всегда застыли там, в далеком счастливом времени, когда никто из них не знал ни горести, ни бед. Если мечты о скорой встрече так и останутся мечтами, то каждый из них останется в ее памяти в том облике, в каком они расстались. А если однажды у нее появится шанс встретиться с ними, то она не знала, к кому из детей отправилась бы сначала. Екатерина Николаевна понимала, что из коммунистической России, отгородившейся от остального мира, уже невозможно выбраться, но она цеплялась за мечты, чтобы жить, чтобы терпеть все невзгоды и поддерживать Нину и Катю. Увы, но даже мечтами она не могла насладиться в полной мере. Сумей она выехать за границу, к кому из детей поехала бы в первую очередь? Паня жил в Германии, с семьей жены. Когда его брату Николаю и его супруге пришлось бежать из Кисловодска в очень непростых, опасных условиях, то их единственного ребенка, которому тогда было еще три года, Катю, оставили бабушке. Трехлетняя девочка осталась с бабушкой, вдовой пятидесяти лет, так как родители полагали, что вдали от большевистских погромов она будет в безопасности. Конечно, расставание далось им нелегко. Разве оно может быть легким? Прощаясь с детьми, Екатерина Николаевна оставляла с каждым из них частичку своего сердца и своей души – будто чувствовала, что никогда больше не увидится с ними. И пока она вновь не обнимет сыновей и дочерей, душа и сердце не обретут покоя. Она даже думать не хотела о том, что за последние годы новый новая жизнь забрала у нее и тех близких, что остались с ней. Что бы они ни пережили, это их правда, их реальность, и у них нет сил что-либо изменить. Женщина понимала: у них нет выбора, и нужно сдаться, подчиниться, продолжить жить так, как велит система. Если бы она была одна, то, возможно, попыталась бы найти своих детей. Скорее всего, ее убьют по дороге или сошлют в ссылку, но тогда она хотя бы умрет с осознанием того, что попыталась найти тех, кого когда-то потеряла.
Провожая Тиночку на поезд до Екатеринодара, она сказала дочери, что, несмотря на все мольбы, не хочет покидать родной дом, в котором прожила с мужем столько счастливых лет, родила и воспитала ее и Шурочку, и надеется встретить смерть именно там. Но теперь… много лет прошло, и по мере того как усиливалась ее тоска по детям, Екатерина Николаевна понимала – ее безмерно терзают и мучают воспоминания. Она помнила их лица, их смех, их объятия и осознавала – вот он, истинный смысл ее жизни. Да, быть со своими детьми куда важнее, нежели защищать дом, в котором они росли. Тот дом она защитить не смогла. Ни дом, ни то, что в нем находилось. Теперь она была очень далеко от дома, который хранил в себе столько воспоминаний и который в пух и прах разорили большевики. Ее изгнали из ее дома, из ее воспоминаний. Все, что она успела взять с собой, – несколько фотографий и пару памятных вещиц, спрятанных в маленькой сумочке. С ней только старшая дочь Нина да внучка Катя. Больше из прошлого у нее не осталось ничего. Слава богу, когда уезжали Тина и Шура, они увезли с собой несколько семейных альбомов и пару безделушек. Теперь самой большой ценностью для нее были дочь и внучка – единственное, что осталось у нее после долгих изматывающих лет вдали от дома. И только ради них она была готова бороться за жизнь.