Габдулла Тукай
Шурале
С татарского перевёл Глеб Пагирев.
I
Есть деревня за Казанью под названием Кырлай,
Запоёшь там - сразу куры подпевают, так и знай.
Хоть рождён в другом я месте, но и тут когда-то жил,
В поле я ходил за плугом, сеял, жал - и не тужил.
Там со всех сторон деревни - буду вечно помнить - лес,
По лугам трава как бархат, а вверху - лазурь небес.
Велика ль сама деревня? Нет, Кырлай не так велик,
Не река поит живущих, просто маленький родник.
Там не холодно, не жарко, всё размеренно идёт:
Будет время - ветер дунет, будет время - дождь падёт.
А в лесу красно от ягод - торопись собрать добро:
Земляники ли, малины наберёшь полно ведро.
Строем воинов могучих сосны, ели поднялись,
Я не раз лежал под ними, глядя в солнечную высь.
Под берёзами, дубами среди ягод и грибов
Яркой радугой играют лепестки лесных цветов.
Сколько белых, алых, красных, жёлтых, синих встретишь ты!
Источают нежный запах, пахнут сладостно цветы.
Прилетают, улетают всех расцветок мотыльки,
На цветы они садятся и целуют лепестки.
Здесь щебечут божьи птички, оглашая небеса,
Сладкозвучные такие льются в душу голоса.
Тут и скверы, и бульвары, тут театр, и тут оркестр,
Тут и клуб, и зал для танцев - всё встречается окрест.
Лес велик - совсем как море, даже края не видать,
Он могуч и беспределен, словно Чингисхана рать.
Оглядишься - и воскреснут наших прадедов дела,
Имена их, мощь и слава, что до этих дней дошла.
Время занавес театра вдруг раздвинет до конца:
Ахнешь! Кем же нынче стали мы, создания творца!
II
Описал я летний полдень; зиму, осень опишу,
Вспомнить девушек румяных, черноглазых поспешу.
Сабантуй - весенний праздник передать я не берусь,
Потому что мои мысли далеко уйдут, боюсь...
Но постой, постой, читатель, вроде сбился я с пути,
Ведь заглавие у сказки - "Шурале", уж ты прости.
Как мою деревню вспомню, так теряюсь всякий раз.
Потерпи ещё немного, я начну, начну сейчас.
III
По глухим лесам окрестным много зверя развелось:
Тут живёт и волк-бродяга, тут живут медведь и лось.
Повстречает здесь охотник, с ружьецом бродя в лесу,
Много зверя - белку, зайца и разбойницу-лису.
Раз он густ и тёмен - значит, шурале в лесу царят,
Упыри живут и черти, оборотни в нём дурят.
И чему тут удивляться, лес густой и в нём темно,
Так и в небе всё бывает - ведь бескрайнее оно!
IV
Я скажу всего два слова, только присказку свою,
И, конечно, как обычно, я немного попою.
Раз джигит из той деревни тихой ночью, при луне,
Взяв телегу, за дровами в лес поехал на коне.
Сразу принялся за дело, прохлаждаться недосуг,
Начал он рубить деревья, только слышно "тук" да "тук".
Ночь была хотя и летней, но не очень-то тепла,
Оттого что птицы спали, тишина кругом была.
В темноте, в лесной прохладе всё притихло, всё молчит,
Позабыв, где лево-право, дровосек себе стучит.
Топора не выпуская, разогнулся он на миг,
И тогда какой-то жуткий в тишине раздался крик.
Вздрогнув, замер он на месте, не шелохнётся джигит,
Смотрит в страхе - что такое за страшилище стоит?
Кто же это? Джинн? Бродяга? Дух лесной ли? Жуть берёт,
До чего же безобразен тот немыслимый урод!
Нос кривой - изогнут книзу наподобие крючка,
Ноги согнуты, как ветки, руки - словно два сучка.
А глазища исподлобья злобно светятся огнём,
Напугает, как увидишь, и не только ночью - днём.
Голый весь, ужасно тощий, с человеком схож вполне,
Рог на лбу - со средний палец по длине и толщине.
Пальцы вовсе не кривые, а совсем наоборот,
Только каждый с пол-аршина, - просто оторопь берёт.
V
Оба, глядя друг на друга, ждут, молчание храня,
Наконец джигит промолвил: "Что ты хочешь от меня?"
"Не пугайся, не грабитель, не разбойник я, не вор,
Ну не праведник, конечно, но о том ли разговор?
Вот обычай мой: щекоткой умерщвляю я людей,
Заревел, тебя увидев, я от радости, ей-ей.
Мои пальцы существуют для того, чтоб щекотать,
Я могу убить любого, заставляя хохотать.
Ну-ка пальцами своими ты, джигит, пошевели,
Поиграй со мной в щекотку и меня развесели!"
"Ладно, ладно, друг, исполню я желание твоё,
Поиграю, если примешь ты условие моё".
"Ну, какое, говори же, назови его живей,
Всё приму, что ты мне скажешь, поиграть бы поскорей!"