Темно-серый в яблоках жеребец, как только натянули вожжи, легко тронулся с места. Выехали на мягкую полевую дорогу.
Кэргури крепко держался за рукав Элексея и расхваливал коня:
— Ну и скотинка, ну и бывают же быстроходные! Слава тебе господи, и мне, старику, довелось покататься.
— А ты, сват, не пугайся, тарантас подремонтировали. Фонарь умный, как человек, — успокаивал его Элексей.
— Знамо, славный конь. — Старик все крепче жался к конюху. — Кажись, купили его жеребеночком, в Базарных Яльчиках.
— Там. Шихранов любил рысаков. Вот в будущем году на акатуе по кругу на нем поскачем. В Тыхырьялах пока против нашего Фонаря другого коня нет.
— У нас, помню, раньше лошади быстрее всех бегали на праздниках.
— Да Шихранов-то не разрешал, боялся, заметят и отнимут для начальников повыше, — объяснил Элексей. — А теперешние-то наши не очень-то боятся…
Жеребец мягко остановился перед толпой. Люди смотрели на молотилку, на мостике которой стоял Ильин.
— Товарищи, на этих днях закончил свою работу сентябрьский Пленум. Он поставил важнейшие вопросы, принял решения, необходимые для вас, для нас всех, для всей страны…
Вид у Степана Николаевича был серьезный, глаза смотрели радостно. Говоря, он переводил взгляд с одного лица на другое, старался взглянуть в глаза поглубже. Колхозники, молча слушавшие текст Постановления, стали постепенно откликаться, послышались замечания, слова одобрения и радости.
Кирка Элексей проводил старика Кэргури к столу, где кроме секретаря и председателя сидели еще два бригадира — Шурбин и пожилой колхозник с седой, густой бородой.
— Кэргури Герасимович, сельчане тебя выбрали в президиум, — Салмин уступил место старику. — Ты, несмотря на свои преклонные года, всем пример подаешь. Вон, как башни, стоят твои скирды.
А люди уже говорили о своем, наболевшем:
— В газете о нас прямо написано.
— Правильно говорят, указывают.
— Чего там! По контракту закупают, бывало, телят, а к Новому году Еким списывает по акту. Куда это дело годится, — возмущались бабы. — Мужики, куда смотрели? И зачем только шургельские мужики штаны носят…
— Пока сын Спани не вернулся из солдат, павшую скотину с фермы не успевали вывозить. Стыдно вспомнить, — переговаривались колхозницы.
— Все мужики ходят в штатных, будто в колхозе другой работы нет. Чего одни бабы сделают, если мужики руки в брюки разгуливают!
— Помогать надо председателю и Ванюшу. Под многим начальством нам не ходко ходить.
Единогласно решили работать на молотьбе круглосуточно и все, что Пленум постановил, одобрить.
А когда митинг объявили закрытым, бригадир Сайка Михаил спросил во всеуслышанье, по чьему распоряжению приказали на люцерну перевести так много людей, когда там им делать нечего.
— Теперь отменили это, — объяснил Салмин.
Был обеденный перерыв. Вперед вышла пожилая женщина в белом фартуке с перекинутым через плечо полотенцем, поклонилась всем слегка, сказала, что обед готов: милости, мол, прошу к столу. Трактор приглушили. Молотилка затихла. Люди пошли к стану — домику, стоявшему немного поодаль от гумна. Девушки, по-видимому, не слышали приглашения, крутили сортировку, шутками перебрасывались, смеялись. Повариха едва дозвалась их.
Перед станом стоял сбитый наскоро из досок длинный стол на козлах, похожих на раздвинутые ножницы. Уселись вокруг, шутя и смеясь ели салму, не простую, а чечевичную, русскую. Сидели рядом Салмин, Ильин и бригадир Шурбин, а напротив Ванюш.
— Коровы хорошо пасутся, значит, их не надо трогать. Хотя товарищ Митин категорически возражал и обиделся, что такое дело предприняли без его согласия, — сказал Салмин.
— Это почему же? — с интересом спросил Ильин.
— Да решил, что раз коровы далеко от дома, значит, мы сплавляем молочные продукты на сторону.
— Как у него язык повернулся на такое! — возмутился Шурбин. — Мы при Шихранове коров в лес не догадывались выводить, проще было: падаль закапывать не успевали. Тогда Митин не возражал. — Шурбин посмотрел в глаза Ильину. — Недавно меня о Ерусланове допрашивал, зачем да почему его отца посадили, как работает, мол, ваш Ерусланов. Словно слепой, сам не видит. Да эти еще уполномоченные. Не сердитесь, прямо люблю говорить, вообще они колхозам ни к чему.
— И этот вопрос надо пересмотреть. Если прислать человека, так чтобы помочь сумел. Гостей колхозу не нужно, тем более нахлебников. Как быть, подумаем, — сдержанно ответил Степан Николаевич. — О многом нам с вами подумать надо. И еще больше сделать, — добавил он.