— Я и сама хочу в своем колхозе работать. Буду добиваться.
— Тогда давай руку. — Ванюш крепко пожал руку девушки. — Никуда больше не соглашайся. Представляешь, как нам трудно без зоотехника.
— Да не горюй, добьюсь.
Прась пошла домой.
Ванюш смотрел ей вслед и неодобрительно думал о Пруххе. «Не понимает он эту девушку, изводит своими капризами. Вот была бы моя Сухви такая, мне другого счастья не нужно бы». Он сам был не рад, что подумал о Сухви, сразу все кругом потемнело.
Ведь он еще не рассказал матери о ее ночном приезде…
Дойдя до дома, он тихонько открыл калитку, но она скрипнула, потому что столб покосился и висела она криво. Ванюш присел на ступеньку. Тут к нему подошли куры, сопровождаемые красным петухом. Он линял, и от пышного иссиня-черного хвоста у него осталось одно большое верхнее перо. Петух очень привык к Ванюшу, близко подошел к нему, встал на носок его сапога, клюнул в ладонь, пристально посмотрел в глаза, будто с сочувствием. Потом, приглашая свою куриную семью, гортанно и протяжно запел. Ванюш погладил петуха, встал, пошел в сени. Петух от него не отставал, тоже вошел, подзывая кур. Но скоро повернул вслед за хозяином обратно. Ванюш вынес горсть пшена и рассыпал тут же перед крыльцом. Куры поспешно клевали, петух, закидывая голову, расставил ноги и так расшвырял зерна, чтоб курам было удобно клевать не толкаясь. От радости он еще раз запел и сделал вид, что клюет, но на самом деле не съел ни зерна, а все подкидывал курам. Ванюш вынес еще горсть пшена, часть высыпал на землю, часть оставил на ладони, раскрыл ее и протянул руку. Петух стал клевать осторожно, чтоб хозяину не было больно. Ванюш удивился. Он до этого не кормил его с руки, только видел, как кормила мать. И тут петух опять подозвал кур, и они потянулись к ладони Ванюша. Он приподнял руку, куры смешно привстали на цыпочки, старались достать, а петух и тут догадался, клевал и бросал зерна на землю.
«И какой ты у нас вежливый… — улыбнулся Ванюш. — Отблагодарить за доброту умеешь. Напрасно Сухви тогда тебя вышвырнула», — вспомнил он, как жена мела пол в сенях и пустилась за петухом с метлой.
Ванюш вошел в избу. Мать попросилась на печку. Она сама теперь не могла подняться. А раньше в день по нескольку раз лазила и на чердак и в погреб.
— Чтобы уши мои не слышали, чтобы сердце мое не болело, — сказала она. — А то сегодня с утра девушки поют и поют. Может, тут, подальше от окна, меньше услышу.
— Мама, они торф подвозят, коровник отеплить. Пусть поют. Не горевать же из-за нас всему селу.
— Так-то оно так, сынок… Да мне голос снохи послышался.
— Мама, может быть, тебя в больницу отвезти, к Агриппине Константиновне? Она меня вылечила. Очень хороший врач.
— В больнице буду пуще маяться. Полегчает вот, выйду на работу. Ждали, все лето прождали, — видно, не хочет и на день приехать.
— Мама, — начал было Ванюш и опять не решился сказать: пусть успокоится немного, забудется. Он заторопился. — Я, мама, калитку на засов заложу.
— Зачем? Не запирали днем.
— На всякий случай, мама. Может, задержусь.
— Заложи тогда. Овцы дождутся у ворот. Они у нас умные, не беглянки… — И прибавила: — Ты ответов не дожидайся, напиши письмо, и поласковее.
— Мама, я ей немало писем отправил. Хорошо, напишу еще и тебе прочту, прежде чем отправить.
Ванюш накрыл матери ноги и вышел из избы. Запер калитку, — боялся, кто-нибудь без него придет, расскажет матери о приезде Сухви.
ПЕРВАЯ ИЗМОРОЗЬ
Вышел он за ворота, постоял, подумал. Было ему очень плохо. Опять вспомнилось все: и последний день, когда она ушла с упреками, и тяжкие слова, которые она ему сказала. И хуже всего было то, что, приехав после долгой разлуки, она не захотела его увидеть. Он представил себе на минуту, что это он приехал. Смог бы он не повидать Сухви, даже если бы очень на нее сердился? И ответил себе: «Нет, я никогда бы так не поступил».
Ванюш пошел на ферму. Ему хотелось скорее увидеть людей, обойти коров, знавших его хорошо, заглянуть в стойло к быку, потрепать его по могучей в складках шее, поднести кусок хлеба. Этот огромный бык, к которому почти никто не отваживался войти, так привязался к Ванюшу, что, услышав его шаги, голос, даже переставал есть. А стоило Ванюшу задержаться, не сразу войти к быку, он начинал мычать ласково и тревожно, сердито мотал головой, короткими толстыми рогами расшвыривал корм.
Ванюш поговорил с доярками. Они требовали концентрированных кормов, Ванюш пообещал, что будут. Доярки-скотницы говорили, что рацион надо усилить, потому что в лесу коровы ели лучше, молока много давали, а теперь стали убавлять. Это Ванюш и сам знал. «Красна изба не углами, а пирогами, — сказала одна из женщин. — Коровник-то хорош, да корма не заменит».