Лизук побежала в клуб. Спани не знала, чем помочь. Принесла шербет, чайной ложкой несколько капель попыталась влить Сухви в рот. Но та не могла проглотить. Спани пощупала ноги больной и схватилась за спинку кровати.
— О господи, остывает!
Лизук вбежала в клуб задыхаясь, натыкаясь на людей и скамейки, как слепая пробиралась к сцене, к Ванюшу. Еле выговорила:
— Зять, Сухви умирает…
Ванюш спрыгнул со сцены, поддержал ее, успел только сказать: «Сельчане, простите», — не таясь заплакал, побежал вон.
Зал опустел. Все поспешили к дому Ванюша. Шишкина и Ильин заторопились к телефону.
— Как же отпустили ее из больницы! — возмущался Ильин.
— Она сама потребовала, наверное.
Ильин вызвал больницу. Но жены там не оказалось, позвонил на квартиру. Агриппина Константиновна сказала, что такой больной у них не было. Должно быть, в Казани с ней случилось все. Посоветовала срочно звонить в скорую помощь.
— Я прилечу самолетом, — сказала она мужу.
Народ стоял у нового дома Ванюша. По очереди заходили в избу. Мужики сняли шапки. Уже знали, что с Сухви. Все-таки решилась она. Не захотела родить. Выкинула уже большого ребенка, — может, даже живой был, а может быть, в утробе еще отравился. Кто ей помог? Где это все произошло — никто не знал. И не узнает теперь. Да могла ли бы она жить после такого? Сколько горя близким принесла и себя сгубила… Сама-то отмучилась, по себе страшную память оставила.
…Долго еще стоял народ около дома.
К утру погода утихла. Чуть свет над селом загудел самолет. Сделал три круга над Шургелами и пошел вниз, на посадку возле ветряка.
— Поздно уже, умерла та красавица, — сказал Ильин жене, прилетевшей на санитарном самолете.
— Быть не может! Пошли скорей, — торопила она.
— Поздно, — сказал Ванюш.
ЭПИЛОГ
Зима пошла на убыль. Солнышко к полудню нет-нет да выглядывало. Коровы выходили и долго стояли, греясь, мерно жевали.
После избрания Ерусланова председателем всеми делами на ферме заворачивала Прась. С утра до позднего вечера она все хлопотала там, требовала, теребила.
Раз она получила письмо от Пруххи. Обратного адреса не было. Парень писал на этот раз без упреков, просил прощения. И еще были в письме такие слова:
«Ты мне помоги, Паша, поговори с Салминым, он теперь секретарь райкома, пусть включит меня, хочу ехать в Сибирь, подальше от тебя, ото всего, чтобы забыть мне тебя. Прошу. П. К.».
Прась пригорюнилась, но не заплакала. Откинула косу, распрямилась гордо.
— Ну что ж. Сделаю.
Об избрании Салмина секретарем он, наверное, узнал из газет, — значит, был где-то недалеко, в республике. «Согласятся ли? Туда, наверное, не всех направляют», — подумала она и поначалу решила поговорить с Еруслановым. Встретила его во дворе фермы. Показала ему письмо.
— Ну что ж, пусть. Поможем, — сказал он.
Почти все парни и две девушки — Манюк и Хвекла — поступили на курсы трактористов и второй месяц учились в Буинске. Этому Ерусланов очень радовался, выписывал им продукты, чтобы питались как следует. Скоро ожидали их домой. Может, и сегодня даже.
Из коровника вышел Кутр Кузьма.
— Корова отелилась! Краснуха, — сказал он торжественно. — Помнишь, та, которую Елвен в болоте бросила Ночью, волкам на съеденье. Да ты сам ее, никак, пригнал, не забыл небось?
— Помню, как же. Я в тот день из армии пришел.
Время было еще раннее, и ноги сами понесли Ванюша по знакомой тропе. Утро выдалось морозное. Вот он подошел к маленькому могильному холму, совсем занесенному снегом. Постоял лицом к востоку, как живую увидел перед собой Сухви и вспомнил, как тогда, ночью, она стояла на пригорке, вся облитая голубым лунным светом. Только счастья того, которое он испытал однажды, не мог он почувствовать. Все вытеснила грусть. «Пусть земля на твоей могиле будет легкой. Вечный тебе покой, моя Сухви». Он постоял еще, не в силах заплакать, на сердце все был тот же тяжелый и холодный камень.
Шел он невесело без дороги, без следа, с непокрытой поникшей головой. Только у колодца очнулся, услышал музыку, песню, шум. Он знал: надо торопиться.
Перед клубом, как на богатой свадьбе, народу тьма-тьмущая. Лучшие лошади запряжены, к дугам подвешены расшитые руками девушек полотенца, носовые платки — подарки парням от девушек. Не глядя на мороз, под гармошку Ягура молодежь плясала так лихо и ловко, что смотреть загляденье.
Александра Егоровна открыла митинг.
— Отцы, матери, вот и дождались мы — свои дети будут у нас хозяйничать, свои дети! Наши с вами сыновья, дочери, да не серые воробьи, а специалисты по всем статьям берут наше хозяйство в свои молодые сильные руки. Теперь и нам вздохнуть можно. Теперь жизнь пойдет…