Со станции ехал воз. На нем сидели двое. Один из них по солдатской привычке держался прямо, а другой, понуря голову, качался из стороны в сторону. Это были Матви и его сын Прухха.
— Отец, помнишь, как ты возвращался с Урала?
— Помню, сынок, помню.
— Ты мне и сейчас кажешься таким, — сказал сын.
— Наверно, я такой и остался. А ведь меня недавно чуть на тот свет не отправили.
— Кто же?
— Молодчики, которые из армии возвратились, вроде тебя. По пьяному делу, конечно…
— Пьешь все?
— Вот поживешь, посмотришь — можно у нас без водки жить или нет.
— Не понимаю я тебя, отец.
— Поживешь — поймешь. Я не от водки пьян, а от твоей матери. Не выпьешь, так невтерпеж. — Наклонившись к уху сына, он прошептал: — Сынок, о прошлом вспоминать не надобно. Вот тут, — Матви показал на сердце, — горит, только огня не видно. Уж скоро вечер, а я в рот еще ничего не брал.
Прухха развязал солдатский мешок, протянул кусок колбасы.
— На-ка, отведай гостинец солдатский… От фермы-то тебя освободили?
— За скотом плохо ухаживал, контроля не было, сказали. В общем-то меня надо было давно снять, я ведь не своей головой работал… Чего там допытываться. Выгнали — и слава богу.
— Анись как живет?
— Анись-то? Да мать, чай, давно тебе не писала? Убежала наша Анись. На торф убежала, а теперь, говорят, в Буинске. А точно не знаем. Да в нашем доме кто выживет.
Прухха ничего больше не спросил.
К вечеру Матви привез сына домой. Посидели они, поговорили. Но Прухха, против обыкновения, не выпил ни рюмки, как мать ни угощала, и пошел из дома. Так хорошо, так мило ему было на улице. Не заметил, как полночь настала, как люди спать легли. Только молодые пары перешептывались на скамейках у ворот или под ивами.
— Шагай, шагай правой, — улыбнулся Прухха.
— Зачем? — засмеялась Прась.
— Я три года мечтал тебя увидеть. Как правой шагну, так начинаю о тебе мечтать. Очень мне здорово с тобой ходилось.
Девушка еще веселей засмеялась.
— Ну, хватит нам с тобой маршировать, еще научишь. — Она быстро повернулась к Пруххе, посмотрела ему в лицо, спросила: — За тобой на станцию отец приезжал?
— Отец, — печально ответил парень.
— Прухха, ты устал? — спросила Прась, хоть понимала, отчего он загрустил.
— Не устал. А нет никакой радости оттого, что у меня родители есть. Анись сбежала. А что она умеет? Как устроится? Совсем к жизни не готовая. Что видела? Грубость, жадность да отца пьяного. Я бы совсем не приехал домой, если б не ты. Только из-за тебя. И своим родителям так сказал.
— Не надо было родителям говорить.
— Пусть знают, скрывать нечего.
Подошли к дому Прась.
— Постоим.
Парень хотел обнять девушку, но она легонько отстранила его руку.
— Прухха, светает, до свиданья. — И она взбежала на крыльцо. — Счастливо оставаться. До свиданья, Прухха. — У нее почему-то сжалось сердце. Такой печальный стоял у ворот Прухха и руки опустил.
Дома ее ждала Сухви, не спала.
— Завтра чуть свет хочу в Буинск идти, — сказала она, обняв подружку за плечи. — Прухха не переменился?
Прась не сразу ответила, вздохнула.
— Думала, успокоюсь, как увижу его… — сказала она невесело.
— По-моему, никто не верит, что ты его любишь. Только не сердись…
— Это почему же? До него я никого не любила, в моем сердце, кроме Пруххи, никого нет. — Опять глубоко вздохнула. — Он за мать не отвечает. Я Пруххе верю, он добрый.
— Я тоже думала, не дождусь Ванюша из армии. Думала, он ни на кого не посмотрит. А вот… — Сухви побледнела. — Ни одну не пропустит, со всеми больно ласков.
— Да брось ты… все так это.
Сухви покачала головой.
— Помнишь, как он с Хвеклой любезничал?
— Ты Хвеклу спроси…
— Да неужто она скажет? — всплеснула руками Сухви.
— А чего же ей скрывать? Почему ты ей не веришь? И что ты такая недоверчивая…
— А чем я виновата? Когда вижу, что Ванюш с кем-нибудь из девушек говорит, у меня сердце так и покатится. Просто сказать стыдно, одной тебе открываюсь. Почему это так? Видно, сердце что-то нехорошее чует.
— Напрасно ты, Ванюш одну тебя только и видит. Ты подумай-ка, — перебила она себя, — мы сегодня как ревнивые жены говорим. Что ж потом-то будет?
— И правда, — согласилась Сухви. — Я раньше ревнивых баб видеть не могла, а теперь боюсь, вдруг я такая же. Откуда мне знать? Если это так, я себя тогда презирать буду, возненавижу. И его, — повторяла она как в бреду.
— Да что это с тобой, Сухви, подружка? — испугалась Прась. — О нем подумай! Плохо бы ему не стало.