— Степан Николаич? Рад вас приветствовать. Когда приехали? Простите, переутомился, чуть прилег да заснул. Удивляюсь на наших сельских начальников: первого секретаря райкома не могут встретить по-человечески. Очень уж загордились они.
— Это неважно, товарищ Трофимов… Что это с вами?
У Трофимова один глаз почти совсем заплыл, под другим — огромный фонарь.
— Товарищ Ильин, скрывать не буду. Семейное положение весьма осложнилось. — Трофимов расстегнул рубаху, показал исцарапанные плечи. — Спина и поясница тоже изранены.
— С кем дрался?
— Я с людьми в драку не вступаю. Жена чем попало била. Или ее, или себя порешу! Я вас, товарищ секретарь, предупреждаю… Как глаза откроются от нанесенных ран, акт составлю. — Трофимов сел за стол, пригорюнился.
— Да вам надо к врачу обратиться, иначе заражение может быть.
Трофимов только рукой махнул.
Ильин вышел, Трофимов поплелся за ним, все бормотал про акты, привычно, однотонно.
— Спани и Плаги-ака подписаться заставлю. Мною райком партии интересуется. А какая-то надо мной издевается!..
Ильин попросил Спани сесть в машину. Они подъехали к дому Ванюша.
В маленькой комнате, оклеенной голубыми обоями, на старой деревянной кровати, коротко и беспокойно дыша, лежал Ванюш.
— Ванюш, сынок, Степан Николаевич приехал. Подняться не сможешь?
Глаза Ванюша казались огромными на исхудавшем лице.
— Степан Николаевич, это вы?
— Я, Иван Петрович, — откликнулся Ильин, с жалостью глядя на Ванюша. Он снял пальто, повесил его у двери, пощупал печку и подошел к кровати. — Что ж это ты, брат, — сказал он растерянно, достал платок, долго вытирал лицо, хотел было закурить и не закурил, положил папиросу на шесток.
— Мама, помоги подняться.
Гость и Спани усадили Ванюша, положили ему за спину большую подушку. Ильин опустился на скамейку.
— Очень тяжело болел, в бреду метался. — Спани достала из шкафа бледно-голубой листок, показала гостю. Там было написано: «крупозное воспаление легких».
— Ты, говорят, в больнице был? Как же ты дома очутился? Я только из командировки приехал, на ферме о твоей болезни услышал.
— Мама очень горевала, в город ей ходить сил нет. А я знаю, она день и ночь плачет. Вот и упросил, когда температура нормальная стала. Да потом… — Ванюш замялся. — Больных сейчас очень много, долго место занимать стыдно. За мной и дома хорошо ухаживают.
Ильин сокрушенно качал головой, говорил как бы самому себе:
— Поберечь бы надо… Не бережем людей. — Пощупал пульс у больного, но, видно, ничего не расслышал — очень был расстроен.
Спани хотела угостить гостя чаем. Но Ильин, поблагодарив за уважение, заторопился, крепко пожал Ванюшу руку, пожелал здоровья, просил беречь себя. В сенях хотел дать Спани деньги на лекарство и питание, но Спани так замахала на него руками, затрясла головой, что он совсем смутился, невнятно попрощался с ней и чуть ли не побежал к машине.
На ферме Ильин встретился с председателем сельсовета и председателем колхоза. Сразу начался резкий разговор.
— План сдачи молока и масла как выполнили? — спросил Ильин.
— У шургельцев известно как. Зерном, — усмехнулась Шишкина. — Себе не оставили почти…
Ильин заглянул в блокнот.
— На сегодняшний день, не считая сданных в счет мясопоставок, у вас на ферме должно быть сто сорок четыре коровы. А здесь всего семьдесят шесть голов. Где остальные? — И сам ответил: — Они у вас пали.
Услышав это, выскочил во двор и ветсанитар.
— Сейчас мои акты понадобятся, — заявил он торжествующе. — Вот, Сергей Семенович, видишь, твои специалисты какие дальновидные.
— Что же, вы их актами кормили? — гневно спросил Ильин.
Трофимов трусливо метнулся, съежился.
— Помолчи ты! — досадливо отмахнулся Шихранов.
— Кормов нет, знаете сами, Степан Николаевич…
— Знаю, но не понимаю. Вас не понимаю, — сухо отозвался Ильин.
Когда возвращались с фермы, Ильин спросил у Шихранова:
— Ерусланова навещали?
— Сколько раз собирался, так и не собрался.
— Жаль. Вам нужно было сходить посмотреть. Изба холодная, нетопленная.
— Спани молчит… Коль ребенок не плачет, мать не разумеет.
— Хорошая мать крика детского не ждет. Придет время, обязательно покормит, — возразил Ильин. — Не все просить умеют. Такие, как мать Ванюша, не попросят… Ну ладно, едемте в поле. А вы оставайтесь, — мягко сказал он, взяв Шишкину за руку. — Оставайтесь, а то тряско. — Шишкина порозовела, кивнула молча.
На том же «козлике» выехали из деревни.