ЕСЛИ С ПУТИ СВЕРНЕШЬ
В правление ввалился Стюпан.
— Из района приехавший есть?
— Чего тебе, вот примчался… — проворчал Мгди. — Здесь и без тебя голова как ручная мельница. Говори скорее, кто нужен.
— Говорю — из района приехавший.
— Кто это? Сюда каждый день десять человек приезжает.
— Секретарь райкома, не понимаешь?
— У него не то что с такими чертенятами говорить — поесть времени нет.
— Он меня звал.
— Зачем это? Не мели языком попусту.
— Вот скажу ему, что сторож выгнал. Думаешь, не скажу?
Стюпан выскочил из дверей, а Мгди всерьез задумался: «Вдруг и вправду скажет? Эккей, с этим комсомолом всего увидишь».
Открыв форточку, крикнул:
— Стюпан, эй, Стюпан, зайди-ка!
Стюпан вернулся.
— Кто тебе сказал, что он здесь?
— Нина Петровна.
— Тогда иди в сельсовет, там он.
— А ты что, как председатель, боишься, чтоб с районными начальниками говорили?
— Если за надобностью позвали — другое дело, а так чего отрывать, — важно объяснил Мгди.
Стюпан убежал.
«Только в комсомол вступил, а гляди ты, уже к самому секретарю зовут. Эккей, надобно увольняться отсюда. Что за место? Со сколькими предами работал уже. — Старик в уме прикинул, стал на одной руке пальцы загибать, потом на другой, а там двух пальцев не хватало, их еще в германскую срезало. — Ладно, — решил он, — домой приду, вместе со старухой посчитаю».
Пока старик считал председателей, Стюпан прибежал в сельсовет.
Ильин разговаривал по телефону:
— Когда курсы пропагандистов в обкоме закончатся, узнай-ка… Когда Салмин вернется? Здесь все без изменений…
Шишкина увидела Стюпана в окно, позвала. Он, приглаживая взъерошенные вихры, подошел к Ильину.
— В ФЗУ хотите меня послать?
— Что, разве не хочешь?
— Хочу, но заявление не умею писать.
— О ФЗУ, Степушка, в другой раз поговорим, — серьезно сказала Шишкина. — Пока тебе ответственное поручение. Спешный пакет отвезти надо. Кого же еще, кроме тебя, послать-то?
— Если на хорошей лошади, быстро отвезу, — обрадовался подросток и сунул пакет за пазуху.
Стюпан ушел. Шишкина задумчиво покачала головой:
— Не в мать… Зовут ее Чегесь, ласточка, значит. Красивая с виду, ничего не скажешь. А вспоминать ее не хочется. Вот, от живой матери сын сиротой остался… — И замолчала печально.
— Вы мне расскажите. Это ведь очень важно, — попросил Ильин.
А с матерью Стюпана получилось так. Ей сорока еще нет. Одна дочь была любимая. И замуж хорошо вышла. Отец Стюпана работящим человеком был, — вступив в колхоз, дом поставил, скотом обзавелся. Когда ушел на фронт, Стюпан был еще грудным ребенком. Чегесь росла в семье церковного старосты, работать не приучена. Как только муж ушел, она продала корову, летом баню и другие постройки раскидала. Ну совсем по поговорке: «Продать и одна сумела — купить и с отцом не могла». Сама Ласточка гнездо свое разорила.
В первый год войны понаехало много разных людей рыть окопы и противотанковые рвы. Был один, краснолицый, бритый наголо татарин из-под Алатыря, хорошо по-чувашски говорил. Остановился у Чегесь. Степушку мать оторвала от груди и вместе с зыбкой к дяде отправила. На письма мужу не оставалось времени отвечать. Изба теплая, желудок сытый, и выпить находили — не до писем было. «Я тебя, Ласточку синеглазую, никогда не оставлю», — говорил ей новый друг. Но кончились работы, и улетел он. Ласточка осталась одна. Сначала растерялась было, а потом дом продала: «К Абдулле на Урал уеду!»
Через милицию разыскать его пробовала, да, наверное, и имя у него было другое: канул он как в воду. Тогда поехала в Буинск. Там, на улице, встретилась с Екимом. Тот показал ей отпечатанную на машинке бумажку с печатью, стукнул кулаком в свою тощую грудь:
— Назначили завветпунктом в Урюм, как редкого специалиста. — Трофимов поскреб затылок. — Теперь спиртишко и прочее в моем распоряжении. Понимаешь, моя Ласточка?
— Ласточка, да не твоя, — улыбнулась мать Стюпана. — Что мне там делать?
— В Урюме и артель есть, устроишься туда.
— Я хотела на Урале пожить, говорят, там неплохо…
Они зашли в столовую и вышли оттуда раскрасневшиеся. «За счастьем через Волгу переходить не станем — мое счастье при мне». Чегесь голову задрала, загордилась. Ездила тайком в Урюм к Екиму, а потом вовсе возвращаться домой перестала.