Женщины пропустили его слова мимо ушей, разговаривали между собой. Мешков рассердился:
— Ну кто там политическую ошибку допускает? Не расходитесь, говорю. Сейчас он подъедет.
Но всем было не до речей. Перетаскали мешки и пошли по домам. Вскоре к амбарам подъехал Шихранов, спросил Мешкова:
— Где народ?
— Разошлись давно, сами знаете шургельских баб. Уж я на них прикрикнул.
— И зря. Сейчас не военное время, могут по шее дать, что заставляем баб со станции корм на себе тащить.
— Однако Ильин сам был, куда он смотрел? — прищурил узкие серые глаза Мешков.
— Ты что, опять хлебнул? — неласково спросил председатель.
— С кумом Иваном чуток согрешили. Давайте и мы пойдем.
— Да погоди ты!.. Райком работой нашего правления не удовлетворился, видно. Чувствуется, очень не в настроении уехал.
— Пусть их. В Шургелах выше тебя никто не прыгнет, силенок не хватит…
— Ты потише говори. И без того в селе даже бабы головы подняли.
— В районе не только райком, райисполком есть. Там ваш друг Митин руководит.
— Ладно, ладно… Ну, садись.
Мешков сел в тарантас.
— К кому? — коротко спросил Шихранов, не глядя на Мешкова.
— Известно. Ласточка вернулась, — прижмурившись, хихикнул Мешков. — По-городскому одета. Разведать хотел, да побоялся. Мне без вас как-никак неловко, да и соблазну можно поддаться. Моя не простит… Кулак у нее железный.
— Не тех я мыслей, — сказал Шихранов. И тут же спросил тревожно: — Ерусланов долго тут вертелся? Заметил, что ты под градусом?
— Нет, сразу ушел.
— Ерусланов из кожи вон будет лезть, чтоб побольше фуража для своей фермы отхватить. Но без моего ведома ни грамма не отпускай.
— Шалишь, — сразу отозвался Мешков. — Пусть своих коров вон в поле выгоняет, уже снег стаял.
— Да, орешек-то молодой, но почти что, можно сказать, не по зубам. С ним ухо надо востро держать, — предупредил Шихранов. — Главное, не один, вот что опасно.
— Я тебя понимаю, Семеныч. Масла в огонь подлить постараемся.
— Да, да, семейный разлад надо использовать, это пока единственная зацепка, на этом его расшатать можно.
— Чегесь прискакала… Используем в дипломатических целях…
У околицы встретили девушек. Среди них была Прась. Шихранов встретил острый взгляд ее голубых глаз, смутился неизвестно отчего, кивнул головой в ее сторону:
— Откуда взялась?
— Со станции вместе с другими шла, фураж тащить помогала. Сильная, — с невольным уважением пробормотал Мешков. — Четырехпудовый мешок — раз на плечо, и але!..
— Она тоже за Ерусланова горой… Эх, так твою!.. Пока она учится, надо зоотехника заполучить.
— Сделаем…
УШЛА…
Манюк торопилась на занятия драмкружка. Нарядная, в косу голубая лента вплетена, на ногах черные чесанки и галоши совсем новые — посмотришь и себя увидишь, как в зеркале.
По дороге встретила Сухви. Лицо у нее бледное, губы сжала в нитку.
— Сухви, ты на репетицию? Ванюш там?
Сухви не сказала ничего — ни доброго, ни злого: сказать злое вроде причин не было, а на доброе, видно, язык не повернулся. Посмотрела искоса, еще тверже губы сжала, прошла мимо.
Манюк оробела почему-то, хоть и не виновата была. Однако догнала Сухви, заглядывая ей в лицо, спросила:
— Ты в кружок или домой?
— Куда мне, кроме дома, — холодно ответила Сухви. — У меня нет времени по кружкам ходить…
— Подумайте, какая занятая, — засмеялась Манюк.
Но Сухви даже не улыбнулась. Манюк стало неловко. Она дошла с Сухви до центральной улицы и повернула к клубу.
«Что же случилось с ней? Надо же, как изменилась».
…Когда Ванюш подошел к дому, было уже темно. На крыльце, прислонившись к притолоке, стояла Сухви.
Он обрадовался, — встречает, значит. Подошел к ней. Она шагу ему навстречу не ступила, не поглядела.
— Сухви, милая.
Она отстранилась.
— Твои милые не дома.
— Да что ты, что с тобой?
— Сам знаешь, — уклончиво сказала она, не глядя в глаза. — Мне добрые люди все открыли.
— Да ты мне скажи, что случилось!
— Тебе лучше известно… Что в армии было, что в Буинске.
— Сухви, честное слово, я ничего не знаю.
— Ты не успокаивай меня, словно ребенка-сосунка. Для тебя все всегда просто, все всегда весело. Не чувствуешь, что со мной делается.
— Ну я ведь так просто, Сухви. — Ванюш сам не знал, в чем виноват. И все-таки почему-то хотелось оправдываться. Только бы не мучилась она…