Сидевший впереди председателя человек, подъезжая к конюшне, приосанился, стал подкручивать усы. Как только тарантас остановился, он спрыгнул и сказал бодро:
— Приветствую вас, старики, от имени правления.
Оказывается, это Мешков. На нем новое пальто с маленьким воротником, на ногах блестящие сапоги, усы подстрижены коротко — и крутить-то нечего, просто делает вид, что закручивает.
— Вот так вырядился, не узнаешь! — пробормотал Кэргури.
— Решили посоветоваться с вами, старики, — подошел к ним Шихранов. — На полях побывали?
— Были. От души порадовались, — тихо и степенно ответили старики.
— Как зябь наша перезимовала? Не нарушили мы правила агротехники? — Председатель между тем протянул Мешкову руку, тот вложил ему в пальцы папиросу, чуть потолще детского пальца, и сам же поднес спичку.
— До большого оврага, правда, мы не дошли, — отозвался Кэргури.
— Сергей Семеныч, откуда им знать про агротехнику? — усмехнулся Мешков.
— А ты не смейся, — рассердился Савка Мгди. — Как это не знать агротехнику, если прожил целый век на земле. Дай-ка, сват, сюда. — Он взял у Кэргури бумажный пакет, высыпал из него горсточку земли. — Вот, почва поспела, надо приступать к севу… — Мгди сжал кулак и снова разжал, — Смотрите, не слипается. Настала пора сеять.
— Да, да, Сергей Семеныч, сеять надо, — согласились другие старики. — Цыпленок, клюнувший первым, и на свет первый выйдет.
— Вот что, старики, о вашем мнении я сегодня доложу правленцам, — сказал Шихранов важно.
— Вы уж, старики, идите по домам, отдохните, — махнул рукой Мешков. — Нам торопиться надо, срочное дело есть.
Жеребец рванулся. Шихранов туго натянул вожжи. Сидевший рядом с ним Мешков, подобострастно заглядывая ему в глаза, дымил ароматной папиросой.
— Ты вроде не курил, — заметил Шихранов.
— В такой карусели, чего доброго, и пить научишься, товарищ председатель. — И спросил: — Зачем вы старцев-то в поле выгнали, им умирать пора…
— Не смекаешь политику, Гриша. Модно нынче со стариками советоваться. Глас народа — глас божий. Понимаешь?
— Ну тогда ладно…
Одной рукой Шихранов держал вожжи, другой привычно поглаживал себя по животу. Затем, привстав, посмотрел туда, где за изгибом Тельцы виднелся лес.
— Может, сначала побываем на Кошкинской меже, а уж потом туда?.. — махнул он в сторону леса.
— Земля на Кошкинской меже как лежала, так и лежит, и не бойтесь, не сбежит, — сказал бойко Мешков. — А на пчельнике может всякое случиться. Например, пчелы могут улететь. — Мешков деликатно ткнул председателя в бок.
— Рано еще пчелам роиться, — протянул Шихранов, но все же повернул лошадь к пасеке.
Змеей вьется дорога вдоль речки. Свернули в небольшую ложбину. Мешков, ухватившись за борт тарантаса, поправился, сел поудобнее. Вдруг захихикал.
— Ты это что? — нетерпеливо спросил Шихранов.
— Да ничего, — довольно ответил тот. — Слыхали небось, от Ерусланова-то жена сбежала. Чегесь наша поработала на славу. Такого ей порассказала… Я Сухви знаю. В мать она. Ревнючая. Лизук мужа на шаг не отпускала, тише воды, ниже травы ходил, взглянуть в сторону боялся. А Сухви еще позубастее матери будет. Ну и про талант ей Чегесь напела, как условились. Дескать, артистка в ней пропадает, — он захохотал, словно забулькал. — Я же вам говорил, если бабы возьмутся… Надо еще моей сказать… — Мешков наклонился к уху Шихранова: — Не повредит, если и твоя… Этот телефон другой раз ничего, помогает…
— Моя жена на это не годится, — с сожалением ответил Шихранов. — Твоя другое дело, твоя может…
— Может! Она у меня во́ на эти дела! — Мешков поднял большой палец, поднес его прямо к носу Шихранова. — Одно дело — перелетная Ласточка, иное — свои бабы. Такое разведут. Да каждый день повторять будут…
Пес на пчельнике, видать, услышал перестук колес, фырканье жеребца, — сначала заурчал тихо, потом залаял громко, захлебываясь от злости.
— Ты говорил, что в колхозный пчельник поставил свой улей. Увези его, — неожиданно сказал Шихранов.
— А что, боишься сынка Спани? — ехидно спросил Мешков.
— Бояться нечего, а порядок нужен. До райкома может дойти, скажут еще, что изо всех ульев мед берем.
Мешков усмехнулся про себя, промолчал.
Жеребец остановился у пчельника. Навстречу вышел Иван Маськин.
— Ха, смотри-ка! — Он раскинул руки, словно распластавшийся ястреб крылья. — Айдате, заходите, товарищи уважаемые.
Весенний день кончался. Клонилось к закату солнце, и в скворечнях, развешанных у домов, словно прощаясь с ним, распевали свои песни скворцы. К Савке Мгди подбежали девчата.