— Мама, я только сегодня здесь переночую, — чуть ли не жалобно сказала Сухви. — А Чегесь все равно мне друг единственный. Глаза мне она открыла и путь показала. Она добрая, городская. — Сухви устало опустилась на лавку, положила сумочку на край стола, перевязала платок получше, глянула в окно. — Мама, кто-то в ворота прошел.
— Чай, не боишься, что придет милиция и заберет? — проговорила мать.
— Мама, мама, — забеспокоилась Сухви, — если Ванюш — не пускай, не разговаривай с ним!
— Что ты говоришь, дочка, бредишь, что ли?
— Прошу тебя, не пускай!
Сухви взяла книги, пальто, убежала в кухню. Лизук открыла дверь — в избу вошла Чегесь.
Волосы у Чегесь подстрижены коротко, а одна прядка торчит на лбу крючком, и на ней железная приколка с камнем. Боты она сняла и поставила за дверью, туфель на ней не было. Поправила сползавшие с тонких ног чулки, прошла, села без приглашения у стола.
— Тетя Лиза, как поживаете? Не скучаете ли, выдав дочку замуж?
— Как у девушки подошли года, ей надо замуж выходить, таков обычай, — сухо сказала Лизук.
— Так-то оно так. Да вот говорят, зять ваш от вашей дочери отбился, — сразу приступила к делу Чегесь. — О вашем зяте слухи недобрые ходят, скрывать от вас нечего. Сухви у меня ночевала, всю ночь мужа ругала, слезы лила. Пожалела я ее, словно родную дочь. Ее, тетя Лиза, в город надо отправить, ей прямая дорога в артистки. С такими-то данными да здесь в дыре пропадать…
— Кстати ты пришла, я с тобой поговорить хотела, — медленно сказала Лизук.
— Выходит, я безгрешная душа, — захохотала Чегесь.
— Спросить тебя хочу. Сама ты ославилась перед людьми и меня, что ли, хочешь опозорить? Корысть это у тебя или просто со зла?
— Я к вам с добром, а вы меня так… — попыталась обидеться Чегесь. — Даже не спросите, по какому делу пришла, как живу…
— У тебя какие же с нами дела? Мы тебя не звали.
— Мама, зачем человека гонишь? — Сухви вошла в комнату.
— В своем доме я хозяйка, пусть катится отсюда! — Лизук широко распахнула дверь и вышвырнула боты Чегесь в сени. — Ума не нажила, жить по-человечески не научилась. Теперь мое дитя сбиваешь?! Пусть духа твоего здесь не будет!
Чегесь быстро выскочила из избы.
— Я вам покажу, — шипела она, разыскивая в сенях боты. — Пойду вот и скажу Ванюшу, что теща его бешеная собака…
— Уноси ноги, пока кочергой не достала! — крикнула Лизук.
Чегесь схватила боты и в одних чулках выбежала на улицу.
— Что ты наделала? Разве нельзя было по-человечески? — чуть не плакала Сухви. Она сложила и собрала книги в портфель и, взяв пальто, пошла к двери.
— Опять к ней? — чуть слышно, обессилев, спросила мать. Она пошла было к постели, но не дошла, упала на пол. Сухви кинулась к ней. — Подай водички, дочка. Когда повестку об отце принесли, вот так же сердце зашлось…
— Сейчас, мама, сейчас подам. — Сухви напоила мать и побежала за фельдшером.
В окнах читальни был свет. Сухви зашла: может, там Анук? Девушки повернулись к ней. Анук была среди них.
— Что с тобой, Сухви?
— Со мной-то ничего, мать занемогла. Не сможешь ли помочь, Анук?
— Что с ней?
— Сердце, сердце…
Анук взяла лекарство, вышла вместе с Сухви. Вскоре в читальню заглянул Ванюш.
— Только что здесь Сухви была, — сказали ему девушки, — увела с собой Анук. Твоя теща, говорит, сильно заболела.
— Вот что? — испугался Ванюш. — Пойду и я, — может, потребуется помощь.
Прохладный весенний ветер ворвался в открытую дверь. Девушки с минуту помолчали, потом Манюк спросила:
— Хвекла, как ты думаешь, если бы сказали, что мать Ванюша заболела, Сухви побежала бы так, как Ванюш?
Хвекла не сразу ответила.
— Не знаю, — наконец сказала она.
— Вы вместе учитесь, вместе ходите. Если ты не знаешь, кому же знать, — приставала Манюк.
Хвекла подумала и ответила:
— Сухви, она любить человека может, но она ни на кого не похожа. Если бы мать Ванюша заболела, может, и не пошла бы она. Я ее как следует не знаю…
— А какая она? Способная? Умная? Сердце у нее горячее? — все настойчивее спрашивала Манюк.
— Она способная, а умна ли — не знаю. Вот горяча слишком, — сказала Хвекла задумчиво. — Покоя нет в ней, веры нет, а без веры какая же любовь? Ну и набалована очень.
— Да и Ванюша ни за что к девушкам приписывает. Так ведь? — сказала Манюк. — Я-то уж своего мужа никогда не обижу ревностью. — Манюк дотронулась до руки Хвеклы. — Я от тебя не скрою. Если бы Сухви Ванюша не любила, я бы сама его любить стала.