Между молодыми кленами и березками замелькали белые платки девушек. Подруги косили. Рядки скошенной травы ложились на поляну округло, будто волны неглубокого пруда, легкие и плавные.
— Дядя Матви плохо наладил мою косу, не берет… — сказала красавица Сухви и поправила свои толстые косы, завязанные на концах голубой лентой.
— Это какую же косу? — отозвалась ее бойкая подружка Прась. — Ленту, что ли, он тебе плохо завязал? Ты бы кого помоложе позвала, — засмеялась девушка. — Вон Хвёкла сумела же — гляди, как ходко косит.
— Все может быть… — сказала Сухви, взглянув на Хвеклу с завистью. — Я ее должна догнать. А то…
— А то что? — быстро спросила Прась.
— Я же с ней соревнуюсь, ты разве не знала?
— Первый раз слышу. Почему мне не сказала?
— К слову не пришлось, — опустила длинные ресницы Сухви.
— Ее косу, наверное, новый завфермой отбил, — сказала Прась.
— Неужели? — Сухви и руки опустила. — Выдумываешь ты, откуда молодому парню такое уметь, быть не может.
Прась, заметив беспокойство подружки, удивилась:
— Я сама видела. Он с малых лет все умеет делать. Разве ты не знала? У него же руки золотые.
Сухви промолчала. Глубоко вздохнула и пошла к стоящему под кленом кувшину. Налила целую кружку уйрана[1], выпила, спросила издали:
— А еще кому точил?
— Не видала я. Да это я так, может, и не Хвекле…
— Эх, подружка ты моя, без разбору он помогать не станет, — сказала Сухви печально, повесила кружку на сучок и вдруг подбежала к подруге. Глаза у нее были беспокойные, лицо вспыхнуло.
— Что с тобой? — удивилась Прась.
— Легок на помине, идет…
— Да ну?
— Вон погляди, — Сухви поправила платок, вытерла травой туфли. — Как стыдно-то будет. Мы отстали.
— Да что все-таки с тобой? — допытывалась Прась.
— Ой, знать бы тебе, — ответила непослушными губами Сухви. — Как увижу его, сама не своя. Пойми ты меня.
— Понимаю, — кивнула Прась.
Подруги стали косить быстро, старательно. Косы поблескивали, осенняя трава покорно ложилась на землю. Ванюш подошел к Хвекле.
— Твоя коса острая?
— Сегодня очень остра.
Ванюш взял косу и пошел ровно, лишь плечи да руки заходили. Девушка смотрела на него радостно, сказала:
— Ты, оказывается, не забыл косить. У тебя меж прокосами широко и чисто, как на току.
— И у тебя не узко, — похвалил Ванюш, оглядывая ее работу. — Не устала? — спросил он ласково.
— Нет, не жарко ведь. В такую погоду долго не устанешь.
— Значит, у нас кое-какой силос будет, — сказал Ванюш и, оглянувшись, спросил: — А ты почему одна?
— Не одна, тут недалеко Сухви и Прась. Я пришла пораньше. — Хвекла, заложив угол ситцевого фартука за пояс, осмотрелась кругом и весело сказала: — Вот этот ряд кончу и пойду им помогать.
— Пойду и я, — сказал Ванюш. — Приходи быстрее.
Парень передал косу девушке. Его добрые веселые глаза смотрели на нее улыбаясь. Хвекла осталась одна. «Даже спасибо не сказала. Ну и глупая же я», — подумала она, стараясь широко, как Ванюш, размахивать косой.
Ванюш подошел к подругам. Сначала взял косу у Прась, потом у Сухви.
— Сухви, у тебя ж коса совсем тупая. Вы отдохните, я сейчас… — Парень взял брусок, стал править косу.
— До обеда хотели этот участок кончить, — сказала Прась.
— Я помогу.
…Ванюш пошел легко. Ремень на полинявшей солдатской гимнастерке поскрипывает, пряжка едва слышно позвякивает. За парнем, не отставая, идет Прась.
Вдруг она остановилась, засмеялась громко.
— Что случилось? — быстро оглянулся парень.
— Не могу тебя догнать! Хоть бери косу под мышку да беги за тобой бегом!
— Вон что, — засмеялся Ванюш, вынул платок, вытер пот и опять стал косить не оглядываясь.
После передышки Ванюш подошел к Сухви, посмотрел прямо и пристально в ее лицо. Печаль и тревога бились в темных глазах. Сердце его дрогнуло, будто сдвинулось, и заколотилось сильно. К чему бы? Хотел спросить девушку, что с ней. Да чего-то не решился. Странная радость будто сковала его. Он простился неожиданно, неловко, зашагал прочь. Сердце так и не стало на место. «Что это со мной? Уж не болезнь ли какая? Да с ней-то что? Что же я не спросил ее? Что они теперь обо мне подумают?» — спрашивал себя Ванюш, шагая будто спутанными ногами, не смея оглянуться.
— Что он обо мне подумает? Вот, скажет, пустая-то, — смеялась тем временем Прась.